а нанимал нескольких талантливых литературных подельщиков, воплощавших его замыслы на бумаге, я решил однажды тоже сделаться чем-то вроде Дюма-пера и командовать кучкой литературных наёмников. Благо в это время моё воображение кипело и я решительно не знал, куда девать сюжеты, ежеминутно приходившие мне в голову. Среди них появился сюжет о бриллиантах, спрятанных во время революции в одном из двенадцати стульев гостиного гарнитура. Сюжет не бог весть какой, так как в литературе уже имелось „Шесть Наполеонов“ Конан-Дойля, а также уморительно смешная повесть молодого, рано умершего советского писателя-петроградца Льва Лунца, написавшего о том, как некое буржуазное семейство бежит от советской власти за границу, спрятав свои бриллианты в платяную щётку (…)[219]Поиски бриллиантов, спрятанных в одном из двенадцати стульев, разбросанных революцией по стране, давали, по моим соображениям, возможность нарисовать сатирическую галерею современных типов времен нэпа. Всё это я изложил моему другу и моему брату, которых решил превратить по примеру Дюма-пера в своих литературных негров: я предлагаю тему, пружину, они эту тему разрабатывают, облекают в плоть и кровь сатирического романа. Я прохожусь по их писанию рукой мастера. И получается забавный плутовской роман, в отличие от Дюма-пера выходящий под нашими тремя именами. А гонорар делится поровну». [1.97]

Таким образом плодотворная идея и первоначальный план будущего произведения оказались в распоряжении младшего брата Катаева Евгения, который печатался под фамилией Петров, и его друга и постоянного соавтора Иехиела-Лейбы бен Арье Файнзильберга, более известного читателям по литературному псевдониму Илья Ильф, которые были в полном восторге от поступившего им предложения!

Кстати, некоторые события в романе «12 стульев» происходили в «шаговой доступности» от квартиры самого В. Н. Катаева[220], который жил на первом этаже бывшего доходного дома Е. А. Соловьёвой, что на московской улице Жуковского. В доме № 10, расположенном по соседству, действительно когда-то обосновался известный присяжный поверенный Маврикий Осипович Гиршман — коллекционер мебели. Его родной брат Владимир Осипович тоже был крупным собирателем живописи, но жил чуть дальше — на Мясницком проезде, в районе Красных ворот.

После 1917 года их собрания, как и весь остальной «частный» антиквариат, были национализированы, в доме адвоката организовали «Музей мебельного мастерства», который любила посещать героиня романа, юная муза Ипполита Матвеевича Воробьянинова Лиза. Она же чаще, чем ей того хотелось, обедала «фальшивым кроликом» в Образцовой вегетарианской столовой на Сретенке. Неудачные для концессионеров торги мебелью происходили в Петровском пассаже, после которых стулья «из дворца» «расползались как тараканы» по центру столицы. Один из предметов буржуазного интерьера оказался в Казарменном переулке (дом 9, квартира 9, «там ещё татары рядом живут»), другой — в Доме Народов на Солянке, третий — у жены совслужащего Эллочки Щукиной, обладавшей словарным запасом современного «тик-токера», которая прожигала жизнь в Варсофоньевском переулке на Рождественке, и т. д.

Чего же взамен потребовал от «негров» известный одесский писатель?

«— Чего же вы от нас требуете? — спросил мой друг. — Я требую от вас следующего: пункт „а“ — вы обязуетесь посвятить роман мне и вышеупомянутое посвящение должно печататься решительно во всех изданиях как на русском, так и на иностранных языках, сколько бы их ни было. — Ну, это пожалуйста! — с облегчением воскликнули соавторы. — Тем более что мы не вполне уверены, будет ли даже одно издание — русское. — Молодые люди, — сказал я строго, подражая дидактической манере синеглазого, напрасно вы так легко согласились на моё первое требование. Знаете ли вы, что вашему пока ещё не дописанному роману предстоит не только долгая жизнь, но также и мировая слава? Соавторы скромно потупили глаза, однако мне не поверили. Они ещё тогда не подозревали, что я обладаю пророческим, даром. — Ну хорошо, допустим, — сказал друг, — с пунктом „а“ покончено. А пункт „б“? — Пункт „б“ обойдётся вам не так дёшево. При получении первого гонорара за книгу вы обязуетесь купить и преподнести мне золотой портсигар. Соавторы вздрогнули. — Нам надо посоветоваться, — сказал рассудительный друг. Они отошли к окну, выходящему на извозчичий двор, и некоторое время шептались, после чего вернулись ко мне и, несколько побледнев, сказали: — Мы согласны. — Смотрите же, братцы, не надуйте. — Вы, кажется, сомневаетесь в нашей порядочности? — голосом дуэлянта произнёс друг, для которого вопросы чести всегда и во всём стояли на первом месте. Я поклялся, что не сомневаюсь, на чём наша беседа и закончилась». [1.97] И действительно, после публикации первой части романа его соавторы выполнили своё обещание — Валентин Петрович Катаев получил в подарок золотой портсигар, предназначенный…для тонких женских папирос, то есть существенно уступавший по размерам (и весу драгоценного металла) «нормальному», но так как при достижении договорённости «половая принадлежность» портсигара изначально определена не была, формально все условия сделки были соблюдены.

Впрочем, на этом дело не закончилось. Литературоведы считают, что ещё один из героев романа «Золотой телёнок» — инженер товарищ Талмудовский — излагает свои мысли исключительно с помощью цитат из романа Ильи Эренбурга «Рвач»[221].

Для любителей делать hype на сенсациях, особенно из области «кто у кого что позаимствовал» совершенно бескорыстно предлагаю исследовать процесс создания Алексеем Николаевичем Толстым трилогии «Хождение по мукам» в 1920–1921 годах. Как выяснилось, это замечательное название («Хождение по мукам». — Авт.) уже ранее использовал для своего рассказа Лев Натанович Лунц, о котором как раз и вспоминал Валентин Катаев.

В отличие от Л. Н. Лунца, А. Н. Толстой впервые взял его для своей первой полной публикации романов в журналах «Современные записки» (№ 1–6), издававшихся в Париже.

Лев Натанович был известен как один из основателей объединения «Серапионовы братья», блестящий публицист и драматург и к тому времени уже смог покинуть Россию, эмигрировав в Гамбург, где в 1924 году умер от опухоли мозга. Перед отъездом он оставил часть своих рукописей А. А. Кази, которые вроде бы как были утеряны, другая их часть тоже пропала при неизвестных обстоятельствах. А. Н. Толстой вполне мог их «взять» (купить?) у умирающего коллеги. Чем не версия в пользу того, что «красный граф» списал свои лучшие романы у молодого еврейского писателя, умершего в изгнании? То же самое относится к его сюжетным заимствованиям у эмигранта Д. С. Мережковского (имеется в виду его роман «Антихрист. Пётр и Алексей»).

Постоянным объектом для обвинений в плагиате был поэт-песенник Василий Иванович Лебедев-Кумач, и это несмотря на то, что он являлся депутатом Верховного Совета СССР и лауреатом Сталинской премии. Автор национальных хитов «Широка страна моя родная…», «Легко на сердце от песни весёлой…», «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…» именно благодаря своей популярности нажил себе множество врагов среди коллег. Здесь логика была понятна: тексты песен печатались в тысячах периодических изданий по