Когда вас двое, проблем у меня вчетверо. Меня интересуешь ты и твой выбор, а не его на тебя влияние.

Лачи велел закрыть дверь.

— Я снова хочу тебе кое-что предложить.

С тем же успехом мог бы обращаться к стене.

— Договориться со мной в твоих интересах, — Лачи полуобернулся, будто мог сейчас увидеть того, с рыжими волосами: — И в его интересах тоже.

Кайе соизволил ответить, негромко, и тоже смотрел при этом на закрывшуюся дверь, словно пытаясь проникнуть взглядом сквозь толстые доски:

— Ты знаешь про нашу связь — ничего не сможешь ему сделать, если не хочешь и меня потерять.

— Могу. Ведь не обязательно убивать или калечить, чтобы человек начал мечтать о смерти. К тому же ты сильнее, то, что для него уже рана, для тебя — привычная царапина. А еще у него есть родня и друзья на севере. Тебе они безразличны, а ему совсем даже нет.

— И все равно ты его убьешь после.

— Мне он не нужен, это всего лишь мальчишка. Больше с него нечего будет взять. Я поклянусь чем хочешь, что после не причиню ему вреда и пусть живет как угодно.

— А если нет?

— Тогда… Я не буду ни на что намекать, способов много. Ты и сам это знаешь.

Кайе не отвечал, сидел, опустив голову, и, потеряв терпение, Лачи спросил первым:

— Что ты решишь?

Юноша поднял яростные, полные ненависти глаза: Лачи заметил, с какой силой рука сжата в кулак, так, что все вены стали заметны. Кайе сказал чужим голосом:

— Так себе предложение. Он не стоит целого Юга.

Лачи сжал зубы. Проклятье. Захотелось отдать приказ головоногу, чтобы размазало эту дрянь по плите. Но вспышка ярости заняла один миг, а в следующий он уже знал, что предложит, и даже сумел улыбнуться. Надеялся, что получилось сочувственно, а не криво. Но эта попытка, вероятно, последняя, больше у Лачи ничего нет.

— Я понимаю, на что ты не пойдешь никогда, а если у меня и были некоторые надежды, ты их только что уничтожил. Но все-таки есть еще предложение. Выслушаешь?

Кайе кивнул еле заметно.

— Ты знаешь язык таоли? Древнее наречие Тевееррики?

— Знаю, — губы пленника едва шевельнулись.

— Мы с моей Соправительницей научились неплохо ладить, но двое властителей это худшее, что можно придумать. У вас есть Совет, и это разумно. А у меня положение неважное. Тейит — единое государство, и так получилось, что всей военной силой заправляет Элати из Серебряной ветви. У меня, разумеется, есть свои личные воины, но этого недостаточно. Поэтому мне нужна только твоя помощь против моих врагов — противников на Севере. А война с Асталой, которой ты опасаешься — э, Астала весьма далеко! И в этом случае за тебя между нашими Ветвями пойдет такая драка, что камни Тейит рассыплются на песчинки. Зачем мне это? Остаться одному на развалинах?

Кайе сидел, опустив голову, и Лачи спросил с досадой:

— Ты слушал меня?

— Слушал. При чем тут древний язык?

— Есть слова, которые скрепляют данное обещание. Нарушить его нельзя. Я хочу, чтобы ты эти слова произнес — мне нужно, чтобы ты дал слово не трогать меня и тех, кого я не разрешу, а еще пробыть подле меня, скажем, год. Я, со своей стороны, не смогу заставить тебя поступить против твоей воли — мне будет нечем.

Кайе издал тихий звук, похожий на фырканье.

— Знаю, о чем ты подумал, — произнес Лачи. — Что мне не больно-то выгодна эта сделка? Ведь ты можешь попросту не делать ничего. Можешь. Но тебе будет скучно, а то, что я предложу… интересно.

— Почему на чужом языке?

— Этот обряд создали наши предки. Нет возможности перевести его, не исказив.

Лачи не соврал, и, видно, Кайе почувствовал честность в его голосе.

— Чего ты хочешь от меня? Если я убью твою Соправительницу и всю ее семью, тебя народ не примет.

— Да, разумеется, если действовать грубо. Но я сделаю так, что это она захочет тебя получить, и не справится — вся Тейит окажется в опасности. А я спасу, кого пожелаю. Потом народ будет мне благодарен.

— Зачем тебе лишать силы Север? Не боишься Асталы?

— Южане не рискнут напасть, не имея твоей поддержки. А тебя они уже считают мертвым, и ждать тебе некого.

— А мне, когда закончится год, ты тоже предлагаешь свободу?

— Что ты. Напротив — смерть.

— А! В это я верю, — вновь рассмеялся коротко и чуть слышно — на большее сил не хватило, и сверкнули глаза. — Похоже, крысы способны быть честными?

— Врут всегда по какой-то причине. Я не скрываю — живым отпускать тебя не намерен, но ты умрешь только после того, как ты выполнишь нужное мне.

— Или сдохну тут, под головоногом.

— Или так. Но до этого… — Лачи покосился в сторону, и Кайе понял его.

— А меня ты убьешь потом. И что мне со всего этого?

— Жизнь своего друга и возможность поубавить количество Сильнейших Тейит. Астале все-таки это выгодно.

И добавил:

— Я не пытаюсь тебя обмануть. Сам сказал, знаешь язык. Покажу тебе слова — если согласишься их произнести, значит, я проведу обряд. Если не захочешь… это плохо для всех нас троих.

Он дал Кайе полчаса на подумать; все это время ходил взад — вперед по коридору снаружи.

— Ты помнишь, что я жду не один, — напомнил Лачи, когда снова зашел внутрь, и не услышал ответа. Сказал, желая подстегнуть выбор — и пожалел о поспешности. Если человек балансирует на канате, не стоит его даже подбадривать — отвлечется и может сорваться. А рыбу, что идет на приманку, не поощряют тем более.

Мальчишка проговорил, разглядывая недобро косящее глазом головоногое чудище:

— Ножа ты мне не дашь. Огня у вас, северных крыс, в руках не бывает, — Кайе широко улыбнулся. Нехорошая это была улыбка, особенно на перемазанном засохшей кровью лице: — А мне вы руки связали, хоть и не ремнем.

— Зачем тебе огонь или нож?

— Затем… дай это! — указал на тяжелую бронзовую пряжку пояса. Один ее край был довольно острым.

— Хочешь перерезать себе горло? — осведомился Лачи. Пленник расхохотался.

— Этим? Дай, исполни в обмен и мое желание!

Лачи подумал и снял пояс. Поранить себя