изменится из-за них», говорил я им. И ведь зритель тоже выигрывает от этого. Да, я сейчас совсем хорошо себя чувствую!

— И не только зритель. Кто-то из них пришел домой и позвонил своим родителям, чтобы поговорить с ними. Просто позвонил, чтобы просто поговорить. Кто-то передумал на следующей неделе посылать письмо с кляузой на своего сотрудника. Третий, наоборот, решился послать письмо, в котором открыл свои чувства человеку, который ждал этого несколько лет. Четвертая решила оставить за плечами свою прежнюю жизнь, уйти с работы, которая каждую неделю доставляла ей одни беспокойства и тревоги, с легкостью перекрывая эффект от полученных за нее денег. Были и другие случаи, но, полагаю, достаточно и этих — по одному на каждое из ваших времен года, — усмехнулся молодой человек. — Кстати, каждый из них давал совершенно новую трактовку данному тобой названию, хотя это сейчас и не особенно-то важно.

Он пристально смотрел Филиппу в глаза, и тот понимал, что сейчас должен будет прозвучать очередной вопрос.

— О чем ты думал последние две недели? К каким выводам пришел? Каким ты видишь себя сегодня?

Филипп не смог бы ответить, сколько именно времени прошло с того момента, когда молодой человек задал ему эти вопросы, но когда он нашел, что ответить, он осознавал, что потратил на поиск своего ответа очень много времени. Очень много времени! Он нисколько не сомневался в этом, несмотря на то что ничего вокруг него не изменилось — ни освещение, ни обстановка, ни даже положение его тела в пространстве.

— Я думал о многом, о разном, и всегда — о себе. Я понял, что очерствел за все эти годы и позабыл чувство любви. Но сегодня мне хочется что-то изменить и что-то любить.

— Филипп, я открою тебе один секрет: тебе всегда этого хотелось. Человеку нужно жить в любви и в надежде.

— Я всю жизнь искал себя, и когда наконец нашел, то понял, что я одинок. Рядом со мной не было никого. Только я и мое счастье. Даже Омид в конце концов нашел себя, но он там был не один. Я же сейчас один-одинешенек.

— Только ты и твое счастье… Когда именно ты был счастлив, Филипп?

— Об этом я тоже думал все это время. Могу даже перечислить те мгновения, которые ясно запечатлены в моем сознании. Когда я встретил Агнессу — не то, чтобы я в этот момент почувствовал себя счастливым, но я был в том состоянии, которое полностью совпадало с последующими состояниями, сопряженными со счастьем в моем понимании. Еще, когда я откидывался в кресле, говоря «Хорошо!». Когда я познакомился с Сабирой. Ресорт — ах, мой любимый ресорт с Томасом и старичком Алфи! «Закусочная» в долине! Конечно же, те моменты, когда мы стоим на сцене и наслаждаемся аплодисментами, которые постепенно сливаются в равномерный ритмичный бой ладоней — непередаваемое чувство! Когда случайно нашел старую видеозапись и обнаружил на ней кадры из моего детства. Когда решался работать после долгого безделья… Когда мы начинали наши репетиции…. Когда я пил пиво с друзьями и…

Филипп говорил все медленнее и взгляд его, устремленный в бесконечность, становился все туманнее.

— Что случилось?

— Странное чувство, — ответил он, приходя в себя, — словно все эти события связывает какая-то неуловимая деталь.

Молодой человек слегка улыбнулся и еще раз помахал Филиппу рукой. Тот едва заметно кивнул в знак понимания.

— То есть ты мне всегда давал знак, когда я проходил состояние счастья, или же когда вот-вот должен был в нем оказаться…

— Не только я, но и другие персонажи, да и ты сам. Ты сам определил знак своего счастья, прицепил его на свое знамя и гордо возвышал его в те моменты, когда чувствовал, что его появление истинно.

— Теперь я, кажется, понимаю…

— Скажи тогда, бывал ли ты счастлив, когда перепрыгивал с идеи на идею и в конце концов не осуществлял ни одной из них?

— Нет, там была одна суета. Она не давала успокоения, не приносила облегчения и никак не разрешалась.

— Видишь ли ты сейчас разницу между этим суетным состоянием и любым из тех поистине счастливых моментов?

— Разница в протяженности этих состояний. Счастье — то, о котором мы говорим, — всегда было каким-то скоротечным, моментальным, но ощутимым, в то время как суета длилась долгое время, но не позволяла сосредоточиться на цели, к которой я шел. На мечте.

Филипп снова устремился мыслями в бесконечность, его взгляд снова помутнел.

— Кажется, я понял.

— Что именно ты понял?

— Я долгое время не понимал себя и путал понятия «цель» и «амбиция». Когда же я позволил моей мечте озвучить себя, у меня появилась цель, и я… и у меня на пути начали появляться люди, которые махали мне рукой, которые желали мне удачи, которые поддерживали и подбадривали меня. Люди, которые были рядом со мной. А без мечты и без понимания того, кто я есть на самом деле, я превращался в того самого Коллекционера, который и меня загнал в угол, и моим близким причинил неисправимый вред.

— Коллекционер для которого жизнь превратилась в кабалу.

— Именно… Скажи мне, могу ли я изменить то, что напортил в своей жизни и в жизни других?

— С постижением всего того, о чем мы сейчас здесь с тобой разговариваем, ты никому ничего нового не откроешь. Если бы те знания, которые ты только что приобрел, несли бы в себе хоть грамм какого-нибудь откровения, чего-то нового, неизвестного и полезного для людей, то ты бы непременно был послан с целым списком ответственных заданий. Но ведь мы же не сделали сейчас каких-то открытий, а изобретать велосипед в наши планы уж точно не входит. Мы говорим на темы и приходим к выводам, древним как сама жизнь. Но если ты считаешь, что можешь дать какую-то новую оригинальную формулировку сути человеческой жизни, я тебя лишать такого шанса не стану. Ведь в этом и заключается твоя миссия как человека.

Что