вышла баронесса фон Зумпе, — значит ничего не сказать. Но самым странным оказалось то, что молодая баронесса остановилась перед ним и спросила с подлинным интересом, знакомы ли они: мол, его лицо кого-то ей напоминает. Райтер (все так же стоя навытяжку с классически тупым выражением лица и характерным для военного взглядом, устремленным к горизонту, а может, и не к горизонту, а вообще в никуда) ответил ей: да, конечно, они знакомы, ведь он служил в доме ее отца-барона с ранних лет, равно как и его матушка, госпожа Райтер, которую, возможно, баронесса тоже припомнит.

— А ведь и правда, — сказала та и рассмеялась, — ты — тот долговязый мальчишка, что вечно бродил туда и сюда.

— Точно.

— Доверенное лицо моего кузена, — кивнула баронесса.

— Друг вашего кузена, — возразил Райтер, — господина Хуго Хальдера.

— А что ты делаешь в замке Дракулы? — поинтересовалась баронесса.

— Служу Рейху! — отрапортовал Райтер и поднял на нее взгляд.

Она показалась ему невероятно красивой, красивее, чем тогда, когда они виделись. В нескольких шагах от них стояли генерал Энтреску, который не мог сдержать улыбку, и молодой эрудит Попеску, несколько раз воскликнувший: «Фантастика, просто фантастика — меч предназначения в очередной раз срубил голову гидре случайности!..»

После легкого обеда гости вышли прогуляться и осмотреть окрестности замка. Генерал фон Беренберг, который, собственно, и настоял на этой прогулке, вскоре устал и покинул компанию, и потому далее поход возглавил генерал Энтреску: он шел с баронессой под руку, а слева за ними поспевал молодой эрудит Попеску, сыпавший и сыпавший всякими интересными фактами, зачастую противоречащими друг другу. Рядом с ним шагал офицер СС, а следом, чуть отстав, шли известный в Рейхе писатель Хёнс и два офицера Главного штаба. Замыкал процессию Райтер: баронесса попросила разрешить ему сопровождать ее — мол, до того, как служить Рейху, молодой человек служил ее семье; просьбу эту генерал фон Беренберг тут же исполнил.

Вскоре они подошли к подземной часовне. Путь им преградила железная, с проржавевшими от непогоды прутьями решетка. Офицер СС, который вел себя так, словно бы замок с окрестностями принадлежал ему, вынул из кармана ключ и отворил решетку. Потом зажег фонарик, и все прошли внутрь крипты — за исключением Райтера: один из офицеров жестами приказал ему остаться снаружи и караулить дверь.

Так что Райтер остался стоять, где велено, созерцая каменную лестницу, уходившую в темную глубину, и заброшенный сад, которым они шли к часовне, и башни замка, что виднелись отсюда: они походили на две серые свечи на покинутом алтаре. Затем он вытащил из кармана гимнастерки сигарету, прикурил и обвел взглядом серое небо и дальние долины, а потом принялся думать о баронессе фон Зумпе, вспоминая ее лицо, а пепел от сигареты падал на землю и он, привалившись к камню, потихоньку уснул. Ему приснилась часовня. Лестница вела к амфитеатру, который лишь частично освещал фонарик офицера СС. Ему снилось, что гости смеются. Все, за исключением одного из офицеров Главного штаба, который все плакал и плакал, и искал, куда бы ему спрятаться. Ему приснилось, что Хёнс декламирует стихи Вольфрама фон Эшенбаха, а потом харкает кровью. Ему приснилось, что все они прикидывают, как им лучше съесть баронессу фон Зумпе.

От ужаса он резко проснулся, готовый бежать вниз по лестнице, чтобы лично убедиться: это все только сон, ничего такого там не произошло.

Когда вся компания поднялась на поверхность, даже самому ненаблюдательному человеку стало бы ясно: гости разделились на две группы: одни выходили с бледными, словно бы увидели нечто невероятное, лицами, а другие — с полуулыбками, словно убедились в том, что человеческий род состоит из доверчивых простаков.

Тем вечером за ужином они говорили о часовне, но также и о других вещах. Они говорили о смерти. Хёнс сказал, что смерть сама по себе — всего лишь постоянно созидающийся призрак, но в действительности его не существует. Офицер СС сказал, что смерть есть необходимость: никто в здравом уме и твердой памяти не согласится на мир, полный черепах или там жирафов. Смерть, сделал вывод он, — это естественный регулятор. Молодой эрудит Попеску сказал, что для восточных мудрецов смерть — лишь переход в другое состояние. Только вот не очень понятно, сказал он, по крайней мере, ему самому, куда, в какую реальность этот переход ведет.

— Вопрос — куда? Ответ такой, — ответил он сам себе, — туда, куда меня определят мои достоинства.

Генерал Энтреску заявил, что все это не самое главное, а главное — надо двигаться, а движение, его динамика — это то, что уравнивает человека с другими живыми существами, включая тараканов и большие звезды. Баронесса фон Зумпе сказала — и, пожалуй, лишь она одна ответила откровенно, — что смерть — это крайне досадная штука. Генерал фон Беренберг предпочел не высказываться по этому поводу, равно как и два офицера Главного штаба.

Потом заговорили об убийстве. Офицер СС сказал, что слово «убийство» — слишком размытое по значению, двусмысленное, неточное, туманное, неопределенное, с таким только игру слов придумывать. Хёнс согласился с ним. Генерал фон Беренберг сказал, что предпочитает отдавать право трактовки законов судьям и уголовным судам, и если судья, к примеру, говорит, что вот это — убийство, то все, это убийство, а если судья и суд высказываются в том духе, что это не убийство, то это не убийство, и не о чем тут больше разговаривать Два офицера из Главного штаба согласились с начальством.

Генерал Энтреску признался, что в детстве его героями были убийцы и злодеи, к которым он испытывал большое уважение. Молодой эрудит Попеску припомнил, что убийство и герой подобны друг другу — их объединяет одиночество и — во всяком случае, поначалу — непонимание.

Баронесса фон Зумпе в свою очередь сказала, что в жизни своей, естественно, никогда не была знакома с убийцей, но знавала злодея, если можно так выразиться: отвратительного человека, почему-то увенчанного нимбом таинственности, что так привлекает женщин; более того, сказала она, ее тетя, единственная сестра отца, барона фон Зумпе, влюбилась в этого типа, и это свело с ума ее отца, который вызывал завоевавшего сердце его сестры мужчину на дуэль, и тот, ко всеобщему удивлению, принял вызов; дуэль состоялась в лесу Сердце Осени в пригороде Потсдама, месте, которое она, баронесса фон Зумпе, много раз посещала, дабы собственными глазами увидеть высокие серые деревья и поляну — перепад высоты длиной где-то пятьдесят метров — где ее отец стрелялся с тем неожиданно согласившимся человеком, который заявился туда в семь утра с двумя нищими вместо секундантов, двумя нищими, естественно, совершенно пьяными, в то время как секундантами отца были барон Такой-то и граф Такой-то, одним словом, столь