Павел Андреевич пошёл на конфликт и вылетел в Сирию в составе группы в нарушение приказа. Он знал, чем рискует, но рисковать жизнью людей, которых сам готовил полгода, из-за перестраховщиков в штабе был не намерен.

Рота спецназа ГРУ последний психологический тест проходила уже на базе в Хмеймим практически сразу после приземления. В результате трое из тридцати восьми этим же бортом были отправлены назад с сопроводительным пакетом. Такого тоже никогда не было, обычно оставались все, но только не в этот раз. На время акклиматизации прибывшую роту оставили для охранения базы. Коношенко в телефонном разговоре с Караваевым во время доклада последнего не проронил ни слова, а когда полковник закончил, выдержал минутную паузу, после чего прорычал в трубку:

– Вернёшься назад, я с тобой разберусь по полной, а пока получаешь полномочия инспектора Генштаба. Докладывать будешь ежедневно. Да, и возьми на себя функции советника на направлении Дейр-эз-Зор. По данным разведки, игиловцы8 собираются захватить одну из ключевых высот – там перекресток четырёх дорог. Её нельзя потерять, сам понимаешь. Высота и без того дорого досталась.

Через неделю пришло сообщение, что сирийские правительственные войска с трудом удерживаются на перекрёстке дорог мухафаза Эль-Хасака. Караваев уже довольно хорошо изучил предоставленные в его распоряжение карты и теперь обдумывал, как быстро туда перебраться со своей ротой. Решение подсказал генерал-майор Максимцев.

– Роту лучше всего перебросить на место вертолётной группой в момент передислокации сирийских войск. Это время замены личного состава и пополнения боеприпасов. Игиловцы сжимают кольцо, но пока есть возможность для манёвра. Сирийцы хотят его провести дня через три, я согласую с ними дату вашей переброски, заодно и проутюжу там всё, что можно, чтобы вы зашли без боя, но надолго меня не хватит, а значит, кольцо сожмётся.

Незадолго до вылета Караваев построил роту в стороне от взлётной полосы.

– Согласно сложившейся традиции, инструктор идёт в бой вместе со всеми и на время проведения операции подчиняется приказам командира, независимо от звания. Поэтому я могу принять командование ротой на себя только в крайнем случае, то есть в случае гибели командира – это раз, и два – если увижу, что приказ командира означает гибель всей группы при возможности альтернативного варианта. И прямо с этой самой минуты у вас больше нет инструктора Караваева, у вас есть старший товарищ, полковник Караваев, такой же, как вы, боец спецназа, практически рядовой с позывным «Хирург». Во время проведения спецоперации все обращаются друг к другу только по позывным – никаких званий и имён. И последняя просьба: если сможете, вернитесь все живыми… Майор Смирнов, приступайте к исполнению своих обязанностей.

Караваев отдал честь строю и занял в нём место майора.

⠀⠀ * * *

Сирийцы двое суток с трудом удерживали позиции коридора во время передислокации, одновременно вывозя раненых. К исходу третьих суток кольцо замкнулось, дальнейшая ротация была уже невозможна. На позиции остался изрядно потрёпанный полк сирийской армии и рота российского спецназа.

Караваев открыл свой блокнот, в котором делал различные записи во время затишья между атаками.

«27 апреля 2018 года. Идут третьи сутки практически нескончаемого боя, боеприпасы на исходе, всё чаще приходится обращаться к оружию убитых. В роте 80 процентов раненых, но убитых, слава Богу, нет. Из сирийцев в живых осталось человек пятьдесят, видимо, те, кто наблюдал и сразу учился у наших ребят. Сирийцы говорят, нужно продержаться ещё сутки, но это вряд ли. Связи нет: из-за беспилотников, корректирующих по нам огонь, пришлось попросить у радиоразведки полного подавления сигналов, иначе бы от нас уже через сутки остались бы только ошмётки. Впервые в жизни в моменты затишья стали приходить воспоминания былой юности. Стал записывать, будет чем заняться, когда вышвырнут за штат за нарушение приказа. Вот, опять засвистело, пора».

⠀⠀ * * *

Неожиданно среди ночи раздался крик:

– «Хирург», к командиру!

Караваев оторвался от своего блокнота и поспешил на вызов.

– Что делать будем, товарищ полковник? – спросил майор, едва Караваев подошёл к нему.

– Сам-то как?

– Да ничего, терпеть можно.

– Тогда обрисуй ситуацию, что изменилось за последний час.

– Патронов ноль: ни у нас, ни у сирийцев, ни у мёртвых. Пуля попала в пулемёт «Рембо», и его заклинило.

– Сам?

– Ни царапины.

– Тогда труби общий сбор. Экзамен сдан.

Когда все собрались, Караваев объявил:

– Ну что, славяне, при сложившейся ситуации выход один, там же, где и вход. Вызываем огонь на себя и готовимся к худшему, надеясь на лучшее. Гранаты у всех есть?

– По штуке на брата осталось, – тихо ответил «Рембо».

– Раздай. И по местам. Тяжело раненых, если такие есть, берёте на себя. Устроим напоследок салют духам. «Рембо», работаешь за корректировщика, я на рации. Майор, давай отходную, восстанавливаем связь – две зелёных и одну красную для отмены подавления сигнала. Стреляй по ходу глушилки, вон, как раз он крутится мордой к нам. А я попробую сирийским братьям втолковать, что мы готовим для ИГИЛа. Караваев ушёл к командиру сирийцев объяснять, что произойдёт в самый последний момент. Выслушав советника, сирийский полковник созвал своих оставшихся в живых бойцов и рассказал им, что будет делать русский спецназ, чтобы не сдаваться в плен. Солдаты восторженно приняли предложение русских, из них тоже никто не желал попасть в плен. Уж если их ждёт смерть, так лучше забрать с собой как можно больше врагов!..

В воздух одна за другой взметнулись три ракеты – знак, чтобы дали эфир.

– База, база, я «Хирург», вызываю огонь на себя.

– «Херург», твою мать, что за***, бредишь, что ли.

– База, без нервов! Сирийцев осталось меньше полсотни, боеприпасов нет. Когда попрут, принимай корректуру. И клади в яблочко, а не слон в посудной лавке.

– «Хирург», ваши потери?

– Потерь нет, один целый, остальные с ранением. К салюту готовы.

– Я поднимаю авиацию!

– Не хорони меня раньше времени. До подхода сирийцев осталось часов шесть. Я не прощаюсь, База. Всё, отбой.

Одни крестясь, другие матерясь, бойцы приняли по последней гранате из рук «Рембо», готовые в любой момент рвануть чеку и накрыть её собой. Майор отдал свой бинокль «Рембо».

Лёжа на камнях, Караваев начал передавать координаты целей, сразу как только зашевелились игиловцы. «Рембо» орал координаты, «Чайка» дублировал их «Хирургу». Вскоре стало жарко от рвущихся снарядов, попадающих в цель. Земля дрожала так, что подбрасывала и живых, и мёртвых. Запах смерти и копоти мешали дышать полной грудью. Понимая, что теряет сознание, «Хирург» выдернул чеку и накрыл собой гранату. Рация замолчала. В этот момент подошла штурмовая авиация, а вскоре подтянулись и вертолёты, а ещё через час и сирийцы на броне. Майор всё понял, когда увидел лежащего на животе полковника. К нему уже бежала медсестра.

– Стой! Взорвёшься!! – заорал «Чайка», перекрикивая рёв моторов.

Кто-то из вновь прибывших спецназовцев вовремя остановил её, схватив за рукав.

– Погоди, сестрёнка, сначала я его проверю.

Сунув руку к животу «Хирурга», боец нащупал гранату, зажав чеку, и кивнул медсестре, что можно переворачивать. Она перевернула раненого и увидела гранату в руке солдата, который с криком «Ложись!» тут же отшвырнул её подальше.

Роту загрузили в севшие вертолёты. Вскоре они поднялись в небо, унося с собой новых военспецов подальше от войны и смерти. Они прошли боевое крещение.

Караваев очнулся в полевом госпитале, и первой, кого увидел, была женщина, как две капли воды похожая на его жену.

«Брежу», – подумал он. И услышал её голос: «Слава Богу, в себя пришёл, а я уж грешным делом решила – помирать собрался».

Она смочила ему потрескавшиеся губы.

– Не дождёшься, – проворчал Караваев, принимая в себя живительную влагу. – Где я?

– В окружном госпитале, вчера спецбортом домой прилетел.

– Кто?

– Вы и ещё трое тяжёлых.

– Остальные?

– Все живы.

– Значит, рота вышла без потерь! А ты-то здесь как?

– Как и все, служу здесь, – удивилась медсестра, с тревогой глядя в лицо больного.

Дымка рассеялась, и Караваев