В последнее время «зеленая полиция» и СС стали устраивать облавы прямо посреди дня. Так было легче всего застать самых беззащитных – стариков, больных, маленьких детей. Многие бродили по улицам, чтобы не находиться дома на случай облавы. Они часто спрашивали прохожих, не слышно ли об облаве или о приближение солдат…

Как бы ни хотелось мне помочь этой старой женщине и другим, я знала, что не могу этого сделать. Я отвечала за тех, кто зависел от меня. Поэтому я отвернулась от нее, как и все остальные. Я вошла в квартиру и закрыла дверь. Сердце мое разрывалось.

Анна и другие беглецы не раз приглашали нас переночевать в убежище. В их просьбе было нечто очень трогательное. Поэтому однажды я принесла из дома нашу с Хенком ночную одежду, чтобы остаться.

Анна и госпожа Франк пришли в такой восторг, словно их решила посетить сама королева Вильгельмина. Анна была вне себя от радости.

– Мип и Хенк будут ночевать у нас, – сообщила она остальным.

Я сказала госпоже Франк:

– Мы не хотим причинять вам беспокойство.

Она улыбнулась и сжала рукой мое плечо. Уходя, я повторила то же господину Франку:

– Пожалуйста, не беспокойтесь из-за нас.

Он улыбнулся и покачал головой:

– Нет, нет, конечно, не будем…

Днем я рассказала господину Коопхейсу о нашем плане. После работы пришел Хенк. Когда в половине шестого ушел последний работник, господин Коопхейс пожелал нам доброй ночи и запер за собой дверь конторы. Воцарилась полная тишина. Мы убедились, что весь свет погашен, а потом поднялись по лестнице, отодвинули книжный шкаф и вошли. Я закрыла за нами дверь.

Друзья встретили нас весело и радостно.

– Последний работник ушел, – сообщила я.

И сразу же раздались голоса, шаги, в туалете слили воду, захлопали дверцы шкафов. Верхние комнаты ожили.

Анна провела нас в комнату, которую она делила с Марго. По ее настоянию нас с Хенком разместили там, а девочки должны были ночевать у родителей. Анна усадила меня на свою аккуратно застеленную кровать и сказала, чтобы я оставила вещи здесь. Я с радостью согласилась. Свои вещи положила на ее постель, а вещи Хенка – на постель Марго.

Настало время новостей, и все мы собрались в кабинете господина Франка возле приемника Philips. Еле различимый звук «Радио Оранж» наполнил нас радостью:

– Говорит «Радио Оранж». Сегодня все было хорошо. Англичане…

Этот голос вселял в нас надежду. Он был нашей единственной связью со свободным внешним миром.

Когда настало время ужина, нас с Хенком усадили на почетное место, как и в годовщину нашей свадьбы. Мы устроились за столом вдевятером.

На сей раз готовкой занимались госпожа Франк и Марго. Еда была очень вкусной и сытной.

Шторы затемнения опустили и включили свет. Стало очень уютно. Мы долго сидели за кофе и десертом, болтая обо всем. Наши друзья были рады неожиданным гостям. Казалось, они не могут насытиться нашим обществом.

В тот вечер я поняла, что значит быть запертыми в этих тесных комнатках. Я почувствовала беспомощность и страх, которые терзали наших друзей днем и ночью. Да, война шла для всех, но мы с Хенком могли передвигаться, быть дома или выходить на улицу. А эти люди оказались в тюрьме, куда добровольно себя заточили.

Мы неохотно пошли спать, помня, что господин и госпожа ван Даан не могут лечь, пока мы не разойдемся. Мы с Хенком и Франки спустились к себе, снова пожелали друг другу спокойной ночи и заснули в окружении фотографий кинозвезд из коллекции Анны.

Жесткая кровать Анны оказалось очень уютной – там было столько одеял, что вряд ли она могла бы простудиться. Комната вообще была очень симпатичной. Устроившись, я обнаружила, что слышу все звуки из соседних комнат: кашель господина ван Даана, скрип пружин, звук снятых тапочек, слитой воды в туалете. Где-то над моей головой прыгнул Муши.

Часы на Вестеркерке били через каждые пятнадцать минут. Я не подозревала, что они бьют так громко – их бой эхом отдавался во всех комнатах. Церковь находилась совсем рядом – от убежища ее отделял только садик. В конторе звук церковных часов приглушали соседние здания. Днем я почти не замечала их.

Всю ночь я слушала бой часов на Вестеркерке и не могла сомкнуть глаз. Я слышала, как начался сильный дождь, завыл ветер. Тишина в доме угнетала меня. Меня буквально придавил страх людей, которые были заперты в четырех стенах. Я физически ощущала, как этот страх душит меня. Это было так ужасно, что сон не шел ко мне.

Впервые в жизни я узнала, каково это – быть евреем в убежище.

Рассвело. Я все еще не спала. Наши хозяева вставали рано – нужно было воспользоваться ванной, прежде чем в конторе начнут собираться работники. На улице лил проливной дождь.

Мы с Хенком быстро оделись и поднялись наверх завтракать. Все снова собрались за одним столом. Хенк ушел первым, чтобы успеть до прихода работников. По лицам наших друзей я видела, как им не хочется его отпускать.

Я сидела с ними, сколько могла. Мне налили еще кофе и вообще относились как к настоящей королеве. Анна расспрашивала о моих впечатлениях от ночевки в убежище.

– Ты спала? Тебе не мешал звон часов на Вестеркерке? Ты слышала гул бомбардировщиков, летевших в Германию? Тебе вообще удалось поспать?

Поспеть за вопросами Анны было нелегко, но я старалась изо всех сил. Мне не хотелось забыть все, что я пережила этой долгой ночью, наполненной страхом.

Анна пристально смотрела на меня. Мы не говорили об этом вслух, но обе понимали, что я ненадолго пересекла границу между обычным миром и миром беглецов. Теперь я знала, что такое долгая ночь в убежище.

– Ты придешь к нам ночевать снова? – спросила Анна.

Ее поддержали другие.

– Да, да, приходите!

– Мы обязательно придем еще, – заверила я их.

– И ты снова сможешь спать на моей кровати, – обрадовалась Анна. – Так приятно, когда рядом защитники.

Я ответила, что мы всегда рядом.

– Если не телом, то духом.

– И по ночам тоже?

– И по ночам.

Анна минуту смотрела на меня. Потом ее лицо оживилось.

– И тебе не придется мокнуть под дождем, чтобы добраться до работы!

В начале октября 1942 года в Амстердаме прошли массовые облавы. 2 октября назвали «черной пятницей». В тот день в Еврейском квартале распространился слух о новой грандиозной облаве. Люди затаились и с ужасом прислушивались к шагам на лестницах и звонкам в дверь. Слухи были настолько мрачными, что во всех еврейских кварталах Амстердама началась паника.

Облавы прошли по всему городу. Нацисты были безжалостны. Но потом все неожиданно затихло. Неделя шла за неделей. Появились слухи о том, что депортации евреев прекратились. Возможно, лагеря переполнены, а может, немцам больше не нужна рабочая сила.