продаже рёкана Изуму обещал отвезти меня на следующий день к кукле Реми. Но до утра не дожил. Эти двое повздорили из‑за куклы‑японки, и Микаши жестоко убил Изуму, расчленил! Я не могла читать об этом в газетах… Весь мой мир рухнул!

– Вы знали, куда Таяно Изуму планировал вас везти?

– Ах если бы… Знала только, что далёко, отпуск себе выбила под это дело. И всё насмарку! Изуму умер, Микаши посадили, Реми безоговорочно пропал.

– Вы не пытались поговорить с Микаши в тюрьме? – этот вопрос мучил меня сильнее всего: предатель не предатель, а живой источник информации.

– Пыталась, ходила на дни открытых дверей осенью. После пятого раза сдалась – Микаши молчал, а давить на него или кричать я не могла, сами понимаете. Но мне кажется, на него тоже сильно повлияло убийство Изуму: в качестве сувениров он продавал тряпичных куколок, очень на него похожих…

И почему, интересно, о таком факте я узнавала вскользь, а не из рапорта сотрудника тюрьмы? Ох уж эта закрытая система и бюрократия!

– Неужели за девятнадцать лет вы не предприняли ни одной попытки найти куклу?

– Зацепок было слишком мало, но я пыталась… Ездила на Кюсю, искала там семейную пару с коллекционной куклой – тщетно. Была и на Хоккайдо, чуть не всю Японию объездила вдоль и поперёк за первые пять лет. А вот Окинаву считала слишком туристической, курортной, ну кому там могла понадобиться коллекционная кукла? Какая я глупая… – Кураива закрыла лицо руками, и я представила, как она старательно опрашивала людей, как вглядывалась в окна домов и витрины, как вчитывалась в объявления и в газетные статьи, надеясь наткнуться на малейшую подсказку о местоположении куклы, совсем как следствие, которое искало хоть какие‑то следы пятерых пропавших мальчиков. А ведь объединив усилия, каждая сторона могла куда быстрее достигнуть желаемого, чем это произошло на самом деле.

– Единственная ваша настоящая глупость – нежелание сотрудничать с полицией. Вы взяли на себя слишком многое, – я не собиралась жалеть эту женщину и как‑то смягчать очевидное, – из‑за чувства вины или страха, не знаю.

– Из‑за гордости, – Кураива парадоксально улыбнулась. – Я не хотела никому вверять свои тайны и видела своей миссией найти своего же ребёнка, но в итоге поняла, что без помощи не обойтись. Не найти то тайное место, которого никогда не было, не считая подвала рёкана…

– Получается, за девятнадцать лет вы настолько насмотрелись на фотографии родной дочери, что когда наконец нашли чету Чиибата, то сразу признали в ней подменыша?

– Да, следствию я отдала единственную бумажную фотографию с новым Реми, которую сделала в ателье. И думала, что прежнего Реми Микаши куда‑то спрятал, что‑то с ним сделал, ведь он оказался помешан на идее о собственной дочери. Но увы, и тут прогал, – она пожала плечами, слишком спокойная для той, кто почти полжизни положил на поиски родной крови, на чьих руках, пусть и косвенно, было слишком много чужой крови. Бабочку посадили в коробку. Она больше не собиралась летать.

– Знаете… – я взвесила все за и против, прежде чем озвучить своё предположение, дающее луч надежды. – Кажется, я знаю, где Реми. Но мне нужно подтверждение от важного свидетеля.

Это было самое тяжёлое слушание на моей памяти. И самое эмоциональное.

9. Колесо судьбы

Два Реми встретились под мостом… это могло стать началом анекдота, но стало началом истории о поломанных судьбах. Девочка, шокированная увиденным, стерла из памяти всё: собственное имя, образ матери, сколько она вообще скиталась. Перед ней осталась одна цель – спасти мальчика Реми. От чего‑то жуткого, страшного… И она это сделала.

В погоне за идеальным образом Кураива Мохико завивала своему ребенку волосы и вставляла линзы в глаза, чтобы те казались больше. Вся эта мишура слетела, затерялась, а девочка по‑прежнему осталась красивой, подобной Ангелу… Именно этот образ спас отчаявшемуся ребёнку жизнь.

И тогда двое детей решили взять себе новые имена, оба – связанные с водой: дождь и течение… Но река времени привела меня к исходной точке. Сложно сказать, как бы всё сложилось при иных условиях. Ясно было одно: настала пора разорвать порочный круг следования чужой воле.

* * *

Сио давала показания против Кураивы Мохико: «Да, это она уводила четырёх мальчиков‑беспризорников. Была в тёмно‑синем дождевике и резиновых сапогах, везла рядом с собой голубой велосипед. У мальчиков были волнистые волосы». Сио говорила ровно и без запинки, а Кураива жадно всматривалась в её лицо. Фотографическая память не подводила…

Следующим свидетелем вызвали маму Амы – Саваду Сакуру. Как будто мало чего можно было ждать от наркоманки, бесконечно проходящей курс реабилитации, но мозг – штука причудливая, и мой рассчёт оказался верен: забывая, что было пару часов назад, путаясь во времени и пребывая в мороке, Сакура отчётливо восстанавливала картину двадцатилетней давности. Она была плохой матерью, но всё же момент, когда продала родного сына за дозу, помнила предельно ясно.

Кроме того, Кураива Мохико периодически брала с собой Реми, чтобы быстрее установить с мальчиками‑беспризорниками контакт. И визит к Саваде Сакуре не стал исключением. Шанс на такую комбинацию был мал, и всё же я выиграла эту лотерею. Полную трагичности, боли, потерь, непонимания…

Так женщина, никогда особо не любившая своего сына, стала ключом к памяти девочки, которую никогда особо не любила мать. Вскрылись настоящее имя, настоящая личина Сио – Кураива Реми. А вслед за этим – жуткие, неприятные, причиняющие страдания воспоминания. Необходимые для того, чтобы скрепить чистосердечное признание Кураивы Мохико.

Сио кричала, хватаясь за голову. Ама смотрел на неё пополам с нежностью и мукой, а на меня зыркал волком. Что ж, я была готова к подобной жертве со своей стороны. Я была готова пойти на всё ради правды. Только вот, как оказалось, не только я…

* * *

«Меня зовут Ама. Полное имя – Курои Ама, что читается как “Чёрный дождь”. Сегодня двадцать четвёртое декабря, канун Рождества… Возможно, грешно в такой день совершать возмездие, но мне хочется, чтобы как можно больше людей узнали о таких, как я, обратили внимание на таких, как я, и проявили участие к судьбам таких, как я, прежде чем всё обернётся трагедией. Пока многие из нас любуются украшенными ёлками и собираются за праздничным столом, на улице умирает от холода и голода минимум один ребёнок. Так что все мы в какой‑то степени преступники. Причём не меньшие, чем серийники, о которых и пойдёт речь дальше.

Дело о куклах моя знакомая детектив назвала