В черных глазах плескалась ярость. Не то ураганное безумие, что он сбил в прошлый раз, а обычные злость и обида. Но на что, во имя всех богов?

— Ценное, наверно, — задумчиво сообщила Йанта с опасной безмятежностью. — Раз уж не жалеешь на меня ни времени, ни денег. Только вот какая незадача: я тебя об этом не просила.

— Это точно, — процедил драуг, медленно закипая. — Ты никогда ни о чем не просишь…

— А тебя это удивляет? — надменно изогнула бровь ворожея, выпрямившись еще сильнее, хотя куда уж. — Или должна была? Так ты и без моих просьб сам прекрасно все решаешь. Я обласкана, одарена, а теперь еще и наряжена, как девица на выданье. Чтоб уж точно никто не сомневался, зачем я на твоем корабле.

— Да что ты несешь? — не выдержал Фьялбъёрн. — Молока от бешеной коровы напилась? Что я такого сделал?

— Ничего, — скривила губы ворожея. — Лучше скажи, что я тебе буду должна за это?

Она указала подбородком на сверток и продолжила:

— Толку от моих чар пока немного, в бой не пускаешь, значит, придется расплачиваться по-другому? А то не люблю брать подарки, за которые не могу отдариться. Ну, так чем? Успею до пира? Или я тебе за прошлое еще должна?

Голос у неё все-таки сорвался в ледяную звонкую стынь, и только поэтому Фьялбъёрн удержался, чтоб не отвесить оплеуху, приводя эту дуру в чувство. Да еще потому, что не дело поднимать руку на женщину. Но по душе, злобно ухмыляясь, все-таки прошлись железными когтями маргюгры. Вот за что так?

— Замолчи, — тяжело уронил он вместо того, что хотелось сказать, выплюнуть в красивое, самую малость искаженное гневом лицо. Да и гнев, надо признать, Йанте шел: глаза сияли черным огнем, губы налились краской — так и поцеловал бы…

— Замолчи, — повторил Фьялбъёрн измученно. — Боишься, что потребую расплатиться за подарки? Можешь не беспокоиться — близко к тебе не подойду.

Развернулся и вышел, не хлопнув дверью лишь оттого, что пожалел «Линорм». Тот так привык в последние дни и, особенно, ночи к сладкой силе, источаемой ворожеей, что сейчас беспокоился, чувствуя, как кипят в его сердце-каюте злые страсти. Но на палубе Фьялбъёрн почти дал себе волю, рыкнув на нерадивого вахтенного, распугав кучку режущихся в кости моряков и пнув некстати подвернувшееся под ногу ведро. На душе было пусто и горько. Что делать дальше, он просто не знал.

* * *

Стемнело рано. Не зима, но все же плотная пелена хмурых, свинцово-тяжелых туч закрыла солнце чуть ли не сразу после обеда, да так и не разошлась, спустя несколько часов налившись такой же непроницаемой синевой.

Когда драуг вылетел из каюты, Йанта еще долго сидела на постели, бездумно крутя в пальцах нож: совсем как утром, только мысли были другие, невеселые. Отпустило её быстро. И стоило уйти ярости, как навалился холодный липкий стыд за все. За глупость, за чванство и неумение благодарно принимать то, что дает судьба. Да, вот именно за неблагодарность. Что такого ужасного сделал Бъёрн? Хотел её порадовать? Одеть наряднее, чтоб меньше было насмешек на пиру у местного владыки? О да, то еще преступление. А она, дура, вспылила, наговорила такого, что как только с языка слетело. И что теперь делать? Просить прощения — это само собой. И старательно, если Бъёрн принял всю её глупость всерьез.

Йанта вздохнула. На душе было в точности, как на сегодняшнем небе, — пасмурно. Бъёрн не обязан её прощать и раз за разом терпеть очередные выходки подобранной из милости ворожеи, от которой пока что никакого проку. Да и что с ней вообще происходит? Откуда эти странные перепады настроения, свойственные изнеженной девице, а не боевому магу? В Аш-Шараме она бы только посмеялась, вздумай кто-то прилюдно запустить ей пальцы в волосы. Улыбнулась бы, уклоняясь, свела все к шутке, а потом, наедине, мягко объяснила, в чем дело. Сейчас же вспылила, словно драуг её прилюдно завалить попытался. Впору успокаивающее пить, чтоб перед местными чудесницами не позориться…

Успокаивающее. Чудесница. Очень уж вовремя мерикиви оказалась рядом, а после её появления все и пошло наперекосяк. Что-то забрезжило в мыслях, и Йанта, отогнав бесплодные самокопания, призвала силу и сосредоточилась. Закрыла глаза, представляя себя коконом, пронизанным светящимися нитями. Просмотрела дотошно каждое плетение силы, каждую мельчайшую частичку своего существа. Ничего, ничего, ничего… Вот! Тончайший золотисто-янтарный ореол там, где его быть не должно. Не чары управления, вовсе нет. Просто линза, сквозь которую все представляется чуть-чуть искаженным. И как мастерски! Тонко, нежно, едва заметно… Более сильное или настойчивое воздействие она бы непременно почуяла, вернув обратно так, что мало не покажется. А эта штука не подавляла волю, она лишь окрашивала происходящее вокруг в заданные мастером цвета и чувства.

Йанта улыбнулась, склонив голову набок. Вот, значит, как… Что ж, это я тебе еще припомню, янтарная ты моя… Ты свой ход сделала, теперь моя очередь.

Встав, она убрала клинок в ножны, вышла на палубу. «Линорм» мерно покачивался на сонных прибрежных волнах, и драугу давно пора было бы вернуться в каюту. Значит, Фьялбъёрн не шутил. И еще это значило, что просить прощения придется на палубе, невзирая на любопытные глаза и уши. Ладно, переживем. Лишь бы ярл не уплыл на берег.

Он не уплыл. Стоял, опершись на бортик, у самого носа корабля, вглядываясь куда-то вдаль неподвижно, как статуя. Йанту против воли накрыло острое чувство вины. Да, мерикиви опутала её чарами, смутив сознание. Но всю дрянь, сказанную потом, чудесница ей не подсказывала. В этом, как ни крути, сама виновата. Хоть бы Бъёрн простил, иначе все будет совсем паршиво.

Подойдя сзади, она окликнула с пары шагов, радуясь, что рядом нет никого из команды:

— Ярл?

Драуг молчал, словно не слышал. Даже не дрогнули широкие плечи, укрытые толстым плащом из пропитанной жиром кожи. Йанта глубоко вздохнула, сделала еще шаг, заговорила негромко и медленно:

— Я прошу прощения, Фьялбъёрн. За все сказанное и сделанное сегодня. Я повела себя недостойно и глупо. Мне жаль, правда. Можешь не прощать, но иди уже в каюту. Это твой корабль…

Фьялбъёрн молчал. С тем же успехом можно было уговаривать прибрежную скалу, о которую волны разбиваются так же, как сейчас разбивались о спину драуга извинения Йанты. Что ж, этого следовало ожидать.

— Знаешь, — негромко продолжила она, — мне никогда не приходилось жить за чужой счет. Я привыкла, что это я забочусь о других, делаю подарки… Оказывается, принимать чужую заботу надо уметь. Я не хотела тебя обидеть, Фьялбъёрн, я злилась на саму себя. Прости.

Переведя дух, она продолжила, тщательно стараясь, чтобы не дрогнул так и норовящий сорваться голос:

— Я не знаю, как еще извиниться. Но если кому и уходить, так это мне. Иди в каюту, а? Я найду себе место…

Она снова шагнула, едва переставляя налившиеся вдруг свинцом ноги, и оказалась за спиной драуга совсем близко. Замерла на мгновение, потом, осторожно положив ладони на валуны обтянутых дубленой кожей плеч, прижалась всем телом, уткнулась лицом в пахнущий морем плащ. И опять замерла, не шевелясь, дыша тихо и осторожно и совершенно не представляя, что делать, если…