Кто-то схватил меня за руку.

– Не нужно бояться, приятель.

Я хотел отстраниться, но не хотел показывать страха. К тому же если придётся драться – моя вторая рука свободна.

– Сыграем? – спросил Стив, кивая на футболистов в Клетке.

– Не.

Он ослабил хватку.

– Да ладно тебе. Прости за недавнее. Потерял самообладание, понимаешь?

Я направился прочь, но он пошёл за мной. Я ускорился – он тоже. Чтобы не сталкиваться с ним, мне приходилось немного сворачивать, и таким образом он вёл меня к Клетке. Остальные прекратили играть и смотрели. Там были Алекс, Зед и прочие. Мы дошли до входа в Клетку. Она со скрипом открылась. За моей спиной хихикали воробьи. Уморительно.

Пять-на-пять и я.

Стартовый удар.

Я был на фланге. Играли молча и серьёзно. Внезапно, когда я завладел мячом, Стив взбесился. Бросил меня в забор, специально толкнул меня руками, даже не пытался отобрать мяч. Я сполз по забору, прижимая мяч к груди. Тогда он пнул меня. Я подтянул руки и колени, чтобы защититься, но он наступил мне на руку. Самые сильные удары пришлись на мои голени. Подключился кто-то ещё – Алекс. Кто-то смеялся. Кто-то тяжело дышал. Стив мягко сказал: «продолжай». Дрожащим от ударов голосом я сказал «хватит». Они ушли. Они играли в тишине, только изредка кто-то кричал «пас!» или «гол!». Я пытался встать. Потом пошёл вдоль забора Клетки. Меня трясло. Рука болела и не слушалась, и открывать дверь пришлось другой.

– Увидимся, приятель! – крикнул Стив. – Спасибо за игру!

Я проковылял через площадку и оставался в туалете до звонка, потом пошёл к велосипедным стойкам. Я вернулся в коттедж и лёг в кровать. Приехала бабушка. Я сказал ей, что болен. Она сказала, что позовёт меня, когда заварится чай. Я сказал, что не хочу чая.

Я проснулся от боли и услышал собачий лай.

Я перекатился на бок, резкая боль ударила по рёбрам. Замереть. Не двигаться. Лай стих.

Тишина. Такая глубокая тишина, что я слышал за много миль, как замерзает вода на траве, лёд покрывает шифер, холод обхватывает деревья.

Шли минуты. Вдруг раздался мягкий скрип, будто чьи-то шаги по инею.

Я перестал дышать.

Что-то пыталось открыть заднюю дверь. Послышался мягкий стук.

Я взялся за нож.

Минуты шли, я слышал только тишину.

Волк исчезал медленно. Он не ушёл окончательно, только ушёл куда-то ещё.

Я резко вдохнул и сел. Я знал, куда он ушёл. Внутрь.

Я выскочил из кровати, пробежал через комнату и распахнул дверь.

Сонная темнота лестничной площадки.

Я вдохнул, чтобы позвать бабушку – и замер. Не было ни звука, кроме, разве что, едва различимого шума горного потока.

Вдруг я почувствовал волка. Он был здесь. Я выставил вперёд нож и обошёл лестничную площадку, шаг за шагом. Остановился.

Бабушкина комната.

Блестящая белая дверь.

Я смотрел, как мои бледные пальцы тянутся к ручке, обвиваются вокруг неё и опускают вниз.

Я открыл дверь.

Я прислушивался, но не слышал ничего, даже дыхания. Я вошёл, держа нож наготове.

В темноте я с трудом видел бабушку. Недвижимую, лежащую на спине.

Я подошёл.

Я наклонился.

Я ничего не слышал. Даже дыхания.

Я поднёс ладонь к её губам, чтобы проверить, дышала ли она.

Её глаза открылись.

– Шт…

Я замер.

– Вон! – волна несвежего дыхания. – Вон!

Включилась прикроватная лампа. Её глаза сощурились от света, затем остановились на ноже. Она закричала.

Я смотрел на нож.

– Вон!

Я не двигался.

– Вон!

– Ба…

– Вон! – кричала она.

Я выбежал вон.

Оказавшись в своей комнате, я положил нож на комод.

Она вышла на площадку, спустилась вниз. Я слышал, как она что-то делает на кухне. Она позвала снизу:

– Лукас.

Я подошёл к двери. Скрипнула половица.

– Лукас.

Она стояла внизу лестницы. Её волосы были в беспорядке, лицо опухло.

– Где нож, Лукас?

– Я пытался тебя защитить.

– Можешь принести нож?

– Я пытался тебя защитить.

– Можешь ли ты принести нож, Лукас, будь добр.

Я взял его и, сжимая в руке, спустился. Всё это время она, не отрываясь, смотрела мне в глаза. Потом протянула руку. Я остановился на последней ступеньке и положил нож в её раскрытую ладонь.

Она долго молча смотрела на меня. Потом сказала:

– Надень куртку.

– Мы идём наружу?

– Нет, холодно.

Я снял куртку с вешалки. Она сняла свою. Затем она включила отопление. Тогда я понял, что это серьёзно.

Мы пошли в кухню. Я не видел, но слышал, как открылся и закрылся ящик для приборов, а когда бабушка повернулась, у неё больше не было ножа.

Она вскипятила чайник и налила две чашки чая. Холодильник заворчал, когда она влезла в него за молоком. Она достала ложку, помешала чай и подождала, пока заварится. У меня не хватало смелости снова сказать, что я не пью чай.

Я знал, что случилось что-то ужасное, но не знал, что именно.

Она выбросила чайные пакетики в мусорку, поставила чашки и села. Я сел напротив.

– У меня была клиентка со шрамом.

Она прочертила пальцем линию от брови до щеки и загнула её к подбородку.

– Его оставил мужчина. Стеклом.

Я не понимал, почему она мне это рассказывает.

– Иногда мужчины впадают в ярость, Лукас.

Моё сердце перевернулось.

– Я должна позвонить кое-кому.

– Бабушка.

– Что?

– Я не… – пробормотал я.

– Ты не что?

Я встал, оттолкнув стул.

– Я пойду.

Я поднялся наверх. Я побросал вещи в школьную сумку, не глядя. Я даже не знал толком, что она имела в виду. Только понимал, что сделал что-то ужасное.

Повеяло горьким дыханием и мылом. Я повернулся.

– Зачем ты вошёл ко мне в комнату с ножом?

– Я пытался спасти тебя, – сказал я неожиданно севшим голосом.

– От чего?