— Со мной никогда такого не было. На меня словно что-то нашло… — Он замолчал. — Ты достойна другого обращения. И заниматься с тобой любовью нужно по-другому. Бережно. Прежде всего на кровати, черт возьми…

Он выглядел невероятно огорченным. Джинни погладили его по щеке, оцарапав ладонь жесткой щетиной.

— Это было прекрасно. Мне нравится то, что ты со мной делаешь. — Она улыбнулась. — Не могу представить ничего более… — щеки ее порозовели, — прекрасного. — Джинни склонила голову набок. — Но думаю, есть способ исправить ситуацию.

Взгляд Дункана сделался резким, напряженным и пронизывающим.

— Это как?

Джинни оглянулась на узкую кровать, одновременно расстегивая на плечах его кольчугу.

— Ты можешь показать мне все, чего я, по твоему утверждению, достойна?

В его взгляде вспыхнул огонь.

— Я в самом деле слышу в вашем голосе вызов, миледи? Джинни театрально пожала плечами. В ее глазах плясали лукавые огоньки.

— Если, конечно, ты не слишком устал. В конце концов, всю работу пришлось выполнить тебе.

— Заверяю тебя, любовь моя, работой это назвать нельзя. — Дункан поцеловал ее в губы и двинулся к ушку. — И я не устал, — выдохнул он в ее влажную кожу, отчего по спине Джинни побежали мурашки. Он подхватил девушку на руки. — Но я оценил твою заботу обо мне.

Джинни хихикнула и шлепнула его по груди.

— Что это ты делаешь? Опусти меня на пол.

На его красивом лице расплылась широкая озорная улыбка.

— Вот уж нет. Я намерен в точности показать тебе, как полагается делать это прилично.

И показал — дважды, хотя Джинни решила, что ничего приличного в этом нет. Но вот чего она себе не представляла, так это абсолютного удовлетворения и покоя, которые можно обрести в объятиях любимого. Она могла пролежать так вечность, прильнув к нему, положив голову Дункану на плечо и прижавшись щекой к его обнаженной коже. Наверное, это ее самое надежное место во всей вселенной. Она вдыхала теплый мужской запах, наслаждалась моментом и знала, что запомнит все это навсегда.

Его тихое дыхание щекотало ей ухо, наполняя ее довольством, до сих пор неизвестным. Она улыбнулась, поигрывая жесткими волосами, образующими треугольник у него на груди. Он заслужил сон.

И она тоже. Он здесь, с ней, в безопасности.

Джинни вздохнула, теснее прижалась к нему. Все будет хорошо.

С этой мыслью она заснула.

Было еще темно, когда Дункан открыл глаза.

Он невольно выругался — как можно было уснуть? Нужно вернуться в лагерь, пока его не хватились. Он осторожно выбрался из объятий Джинни и встал с постели.

Кровать громко скрипнула, Джинни пошевелилась, но не проснулась. Может, это и к лучшему. Ему не хотелось покидать ее вот так, без единого слова прощания, но времени на еще одну сцену у него не было.

Дункан вовсе не хотел, чтобы все так произошло. Его целью было утешить Джинни, успокоить ее страхи нежным поцелуем. Но он почувствовал, как ей нужен, как она жаждет прижаться к нему, и желание вспыхнуло, как разъяренный зверь, рвущийся на свободу. Неужели между ними всегда будет такое чувство — пылкое и взрывное, почти отчаянное в своей требовательности?

Даже после первого раза все его попытки замедлить темп и заняться любовью неторопливо и нежно ни к чему не привели. Он просто терял разум, когда находился с Джинни. Какая-то часть Дункана вопрошала, готов ли он к таким необузданным страстям? Дункан никогда не думал, что с ним может случиться нечто подобное. Он всегда считал, что его судьба — находиться на поле брани; любовь никогда не качалась важным делом. Она все только усложняет, достаточно вспомнить старые сказки про Артура или Тристана.

Его взгляд задержался на лице Джинни. Ее изящные черти казались почти ангельскими — если бы не дерзкий рот. Даже сон не скрадывал чувственного изгиба ее губ.

В груди Дункана защемило — не выразить словами, как его трогало, что Джинни принадлежит ему.

С трудом оторвав от нее взгляд, Дункан посмотрел в темноту, пытаясь отыскать свои вещи, разбросанные в пылу страсти — или безумия — по всей комнате.

И с удивлением обнаружил, что все они сложены аккуратной стопкой. Дункан нахмурился. Когда она успела? Он покачал головой. Должно быть, он уснул крепче, чем думал. Впрочем, ничего удивительного, если учесть, чем они занимались — и что он кончил трижды за какой-то час. Ему еще повезло, что он вообще проснулся.

Дункан быстро оделся, ласково поцеловал Джинни в висок и вышел из комнаты, приказав трактирщице разбудить стражников на рассвете. Меньше чем через час он уже откинул полотнище и вошел в темный шатер.

К счастью, Колин еще спал — Дункан слишком устал, чтобы начать с ним объясняться. До рассвета оставалось совсем немного, поэтому он не стал раздеваться, лишь бросил рядом с тюфяком оружие и амуницию. Он чертовски устал. И что-то еще ждет его впереди?

Глаза и горло Дункана горели от едкого порохового дыма, нависшего, как саван, над полем кровавого сражения. Он обливался потом. Он был измучен, грязен, а из бесчисленных ран текла кровь.

— Назад! — заорал Дункан группе воинов, наступавших перед ним, но опоздал. Прямо перед ними разорвалось пушечное ядро, унеся две жизни. Вслед за этим ядром разорвались еще пять с тем же убийственным результатом.

Поначалу вид оторванных конечностей и летающих по воздуху частей тел пугал его, как и остальных воинов Кэмпбелла. От Дункана потребовалось все его умение командовать, чтобы не дать чуть не половине войска разбежаться при первом же выстреле ужасающего орудия, косившего их ряды с неведомой до сих пор разрушительной силой.

Теперь, несколько часов спустя, когда многие воины дезертировали с поля боя, от авангарда остались только люди его отца и правое крыло под командованием Маклейна из Дуарта.

Однако уничтожила их не пушка Хантли, а предательство.

Рот Дункана искривился в мрачной усмешке. Их предал отец Джинни, вождь Грантов. Он отступил при первом же пушечном выстреле и увел с собой весь левый фланг, непоправимо смяв весь авангард.

Знала ли Джинни, что задумал ее отец? Весь долгий день этот вопрос — точнее, уже известный ему ответ — не давал Дункану покоя.

Когда рассеялся дым от последнего выстрела, он огляделся в поисках графа. На этот раз проклятый кузен выслушает его, это уж точно. Аргайллу необходимо отступать. Слишком опасно оставаться так близко к передовой. Численного преимущества больше нет. Люди, столь охотно откликнувшиеся на призыв в надежде поживиться, передумали при первых же признаках угрозы. У них осталось около двухсот пятидесяти верховых конников и примерно тысяча пехотинцев против полутора тысяч кавалерии Хантли, хотя большинство оставшихся закаленные бойцы. Но аркебузы и мечи, пусть и в руках опытных воинов, не могут победить пушку. Единственное, что удерживает центр авангарда от полного уничтожения, — их удачная позиция на холме и то, что солнце у них за спиной.