– Была же раньше…

– Да была скотина, мы же держали по две коровы, по четыре теленка, сколько овец у нас было, 40 штук раз выпустили весной! Ведь надо было детей учить, пятеро было, и все в аккурат подросли, один за другим. А у нас сейчас и скотины-то – два петуха да десять куриц. Мы одного петуха точно скоро нарушим, а то дерутся больно.

– Нина Федоровна, а расскажите лучше про ваш храм, может, утешит. Почему церковь освящена в честь преподобного Антония Великого, ведь название церкви для вашей местности редкое?

– Понятно, утешит храм. Церква всегда утешает. Название редкое, дак это легенда такая ходила, что когда-то по озеру приплыла икона Антония Великого сюда, и вот в 1260-м или в каком-то году построили здесь деревянную церковь, а потом деревянная церковь сгорела. Это уж потом каменный большой храм построили. А так – приплыла икона Преподобного, ну, значит, храм в его честь и назвали, все правильно.

Затопляет тут ведь. Однажды до самой до горушки была вода, у нас в огороде лодки стояли, вот. Супруг меня на работу возил прямо по дороге, на лодке. И сама ездила. Привяжу там ко столбу лодку, приду вечером – обратно домой на лодке. Всяко лучше, чем в Венеции в этой.

– А часто в храме проходят богослужения? Раньше ведь как минимум раз в месяц литургия была. Прихожан-то, сам понимаю, немного, но службы были. Да и из городов к вам заглядывали – многие любят храм преподобного Антония Великого. Красивый, на берегу озера.

– С него и колокол даже в советское время не сняли: служил в непогоду – путь рыбакам указывал с озера домой. Четверть века назад у нас возобновились службы. Бывало, приедет батюшка Василий Павлов, Царствие ему Небесное, литургию мы отслужим, молебны были, панихиды. С отцом Василием так хорошо было – он многих к Богу привел. Потом еще сюда и дети стали ездить, лагерь устраивали на берегу озера, тоже очень помогали церкви – что-то работали, чистили, на службах помогали. Всем еще нравилось в колокол-то звонить. Я старостой была. А сейчас так получилось, что храм наш ничейный.

– Почему?

– Приехал новый настоятель из той церкви, сказал: «Далеко ездить, это нам не очень-то…»

– Нерентабельно?

– Да, а какое там «рентабельно»! Двенадцать человек всего прихожан в нашей церкви.

– И что?

– Дак а чего: мало выручки, нет ее! А откуда выручка? Все – одни пенсионеры!

– А храм разве существует ради выручки?

– Наверное! У них дак так, мне показалось. Мы-то что! Нам бы служба, да и ладно: нам исповедь нужна, литургия, причастие. Что есть, мы все принесем в храм! А какие у нас тысячи-миллионы… Так что отказались от нас новые священники. Выручают другие – кто откуда приедет, все старые, ну, «старой школы», которые не за деньги, не за отчет. Нам-то главное, чтобы служба хоть раз в месяц была, да и на исповедь сходим. Мы же готовимся – пора готовиться в другой мир, скоро уж… Годы… Была бы служба! А год для нас хороший был: все у нас хорошо, дома все в порядке, дети живы-здоровы, работают, все внуки растут, у нас и радости в этом году: две правнучки родились. У вас-то тоже много?

– Не, у меня пока трое.

– Трое, дак вот, тоже невелик еще. А у нас вон сколько! У нас пятеро правнуков. Да девять внуков, десятый вон на кладбище уже. Десять было. Жаль, что почти все живут в городе. Двое – дома, два сына. Один – в охотхозяйстве, охотоведом, Валерьян, а второй – в школе. Вчера – ничего: гоняли-гоняли, так никого и не убили, еле ноги домой приволок…

– Кого гоняли?

– А лосей. Лоси да кабаны…

– А волков сейчас нет?

– Есть, вчера тоже были, появились волки.

– Так получается, что самое-то главное, доброе, которое в этом году было у вас, – это появление новых правнуков, здоровье и радость детей и внуков, ваше собственное и супруга вашего, Павла Ивановича. Получается гораздо интереснее, чем всякие там «пугалки» по телевизору.

– Да, очень радуемся и за всех молимся. Мы так стараемся, чтобы не унывать, не стонать, – дак и силы придается. Не смотрим по телевизору, некогда. Новости посмотрим…

– А не стонать сложно получается! Вот телевизор включаешь, и там такой стон! Такие страсти-мордасти, что ужас просто!

– Не обращаем внимания на них, чего там они говорят это!

– А как вы не обращаете – как получается?

– Дак получается как-то…Чтобы не унывать, надо помогать другим, наверное. Без этого нельзя, доброта – она спасает мир. Чем мы будем добрее, тем будет мир добрей. Так что мы помогаем. Я и дома сижу, а все равно мне не утерпеть, чтобы кому чего не снести. Вот соседка, 90-й год, одна, у нее тоже несчастье, сноха вот умерла, 56 лет, четыре с половиной года лежала, инсульт был… Дак как ее не проведать? Надо проведать. Все так-то ничего, год прошел, слава Богу.

– Бывало хуже?

– А всяко бывало. Жили-то тогда бедно. Вот работала в школе, дак все ночами в интернате первые годы-то. Пешком, по телефонным столбам да в резиновых сапогах длинных на работу ходила. Преподавала, перешла в интернат, а в интернате с трех до десяти, все ночами, дороги не было – из сапог выльешь воду да опять идешь. Я фонарик возьму, «летучая мышь», все ветром задует. Еще ладно, муж такой – спасал. Всяко было, жили. Иду, кричу: «Где ты идешь?» Вижу – по лесу идет. Потом фонарики-то появились, а сначала ничего не было.

Сама я родом из Усть-Алексеево, под Великим Устюгом. Сюда уж на работу приехала, в 1954 году. Вот когда-то на День учителя меня приглашали в школу учителя все наши, так я там рассказывала про свою жизнь – удивлялись! Пригласили, я такая довольная, все слушают, рот раскрыли, а я рассказываю и плачу, и все, как я приехала, рассказала. А приехала – как? Мне тогда двадцать четыре было. У меня один стакан да ложка, да простынь была, мне сестра дала, да чемодан большой, и сейчас на чердаке хранится как память. Ладно, меня учителя не оставили: «Нина Федоровна, покупай, чего тебе надо, бери денег-то взаймы, потом отдашь!» Даже в школу первый день идти – и то не в чем было. Мария Васильевна Козлова была, мы в Кубенском вместе купили мне кофту. Все выправилось, это все с Божией помощью, будешь просить, дак все будет. Сейчас в церковь не ходят. Да тут некому ходить-то, один у них Андрюша остался, больше нет детей-то.

– А как быть-то теперь с храмом, я не понимаю?