сторону колдовского круга: не стоило терять возможности разобраться во всём без посторонних.

За выросшей случайно здесь елью скрывались остатки не только древнего святилища, но развалины дома. Круг образовывали камни с высеченными на них рунами с именами асов и ванов, а в центре разводили обычно костры, принося жертвы. Подле обычно обитали колдуны или жрецы, однако теперь тут не было ничего, кроме сгнивших чёрных досок. Орлы не оставили после себя ничего, уничтожив даже святейшее место поклонение богам, которых почитали сами. Неудивительно, что их постигло уничтожение.

— В интересных местах встречаемся, недоведущая. — Я резко обернулась: Эймунд стоял со скрещёнными руками на груди, облокотившись на камень с изображением Тора. — Скучала?

Глава 6

Угольные глаза лукаво смотрели на меня, заставляя щёки пылать от возмущения: Эймунд опять насмехался.

— Ты что, из-под земли вырос? — иначе невозможно объяснить, откуда он взялся: его точно не было здесь, когда я пришла.

Эймунд довольно хмыкнул и подошёл вплотную, ехидно глядя сверху вниз:

— Из-под земли вырастают только дверги и слепые кроты, прямо как ты.

— Ты! — прошипела я, стискивая кулаки. Каждую встречу одно и то же: он издевался, а я багровела.

Довольный, будто кот, Эймунд повёл плечами, поправляя излюбленный зелёный плащ, и принялся расхаживать по округе со скучающим видом.

— Что ты тут делаешь? — я недоверчиво нахмурилась.

Лив, конечно, предупреждала, что он любил слоняться вокруг колдовского круга, но в совпадении с этим человеком верилось с трудом. Да и человек ли он? Тьодбьёрг ведь не могла проникать в голову, успокаивая и наставляя без ритуалов и молитв. Или просто её сейд был недостаточно силён, вопреки всей молве.

— А разве ты не хотела встретиться, недоведущая? — бросил Эймунд через плечо, усаживаясь на камень. Длинные волосы он собрал сегодня в хвост, открывая рваный шрам, что одновременно портил правильные черты лица и придавал обладателю дикости, свирепости. Точно бродячий кот, который прошёл через многое, но по-прежнему красив и горд.

— А ты что, исполняешь все мои желания? Услышал мысли и тут же появился? Ручной колдун, — пробубнила, явно переходя черту.

Эймунд недобро прищурился, окидывая испытывающим взглядом с головы до ног, и я невольно попятилась. Острые черты лица, волевой подбородок, пугающе тёмные глаза и отстранённая манера держаться — всё говорило, что ему лучше не переходить жизненную тропу, иначе пожалеешь и позже душу даже в Хельхейме не найдут.

— Как ты осмелела, стоило только начать заниматься с Бешеной воительницей, — произнёс он по слогам. — Не дёргаешься, не дрожишь при виде казни, а дерзишь и даже не называешь меня через слово «господин», — губы его сложились в полуулыбку, что из-за шрама походила на звериный оскал. — Вот только такая же глупая и несмышлёная. Интересно даже: насколько тебя хватит, если ты не начнёшь заниматься сейдом?

Я вспылила:

— Так научи, а не бросайся угрозами и не являйся в мысли, чудесным образом спасая, а после припоминая! Учёт ведёшь, как быстро растёт мой долг? После к отцу всё же явишься или в ловушку затянешь? Отвечай, что тебе от меня надо!

Устала быть зависимой, слабой, а жизнь только такой пока что и выставляла. Отец видел в Вальгарде хэрсира или даже конунга, старался сделать всё для него, продвигая и рассказывая окружению о подвигах сына, но упорно молчал, когда дело касалось меня. Немощная, больная, одолеваемая видениями — он хотел бы от меня избавиться, лишь бы не слышать о существовании дочери. В его представлении я была не больше, чем красивая вещица, что должна оттенять славу брата. Мои желания, заботы и переживания не учитывались и никого не интересовали, и даже если сейд разорвёт мою душу, Дьярви будет всё равно. Так он избавился бы от проблем раз и навсегда.

Эймунд неспеша поднялся и выпрямился. Плакать перед ним не хотелось, но слёзы предательски заскользили по щеке. Нужно было торопиться, осматривать круг и искать хоть какие-то зацепки, пока Лив не привела сюда хускарлов, а не рыдать перед колдуном, которому точно нет дела до чужих забот.

— Хорошо, — неожиданно произнёс Эймунд, читая меня, словно руны. — Научу.

Я опешила. Обычно люди просили плату за уроки и наставления, а колдуны и вёльвы вовсе не делали ничего за просто так. Но этот вёл себя слишком странно: он точно преследовал какую-то цель, а я лишь инструмент. Что, если он на самом деле соглядатай, разнюхивающий слабости клана Волка? Как он прознал про мои уроки у Сигрид? Сомневаюсь, что об этом было известно кому-то, кроме окружения. Я вообще ничего не знала о колдуне, кроме слов Рефила, а так легко доверяла и впускала в свою голову. Стало страшно: нужно было бежать, держаться рядом с Сигурдом, а не рыскать по развалинам, рискуя попасть в очередную беду. Пугающая мысль, что колдун в эту минуту может сотворить со мной всё, что угодно, обдала будто ледяная волна. Что, если он специально заманивал меня сюда?

— Я слышу, как ты думаешь, — недовольно цокнул Эймунд, вновь прищуриваясь. Он нависал надо мной как скала, а низкий голос, хоть и звучал будто мёд, настораживал. — Мне не нужно золото твоего отца или кого-то ещё. Я сам по себе, уж такова доля колдуна: гуляю то тут, то там. А что до тебя — мне жалко смотреть, как столь очаровательное и способное дарование погибает, потому что слаба головой. Скажи мне, Астрид, неужели ты не могла тренироваться украдкой? Чувствовать сейд или варить отвары, повторять обряды, что видела? Нет, ты предпочла казаться слабой даже самой себе, и посмотри, куда это привело? Сокол, что чудом уцелел после яда, рискует вызвать подозрения сверхъестественным поведением, но всё равно упрямо спасает тебя. Приглядывать за животными — благое дело, однако полагаться постоянно на их помощь — удел малодушия. Так скажи же: ты просто глупая или действительно немощная?

Слова хлестали, и я нервно кусала губу. Эймунд был прав: вместо того, чтобы учиться, повторять заклинания, услышанные от него и Тьодбьёрг, я только и делала, что страдала, виня в бедах всех, кроме себя.

В небе парил Ауствин — верный друг и заступник, которого я не заслуживала. Его поведение действительно выглядело противоестественным: слишком умный для обычной птицы, но неужели Эймунд заговорил сокола, чтобы тот заботился обо мне? Но зачем? Да и могло ли это быть правдой? Ответов не было. Не зная, что сказать в оправдание, я молчала.

Эймунд устало вздохнул и потёр переносицу. Наверняка общение со мной изводило и его, заставляя жалеть, что заговорил тогда в лесу.

— Спасибо, — прошептала