в которой сделали дыру, чтобы испить сока — тот же эффект и со сейдом.

Вёльва размеренно ударяла в бубен, расхаживая по кругу и низко напевая. Природа отвечала её молитвам: ветер свистел и усилился, стоило только ей пронзительно вскричать, обращаясь к Фрейи. Колдунья сгибалась и выпрямлялась, скача вокруг алтаря и нещадно била посохом, переходила на низкий шёпот, а позже визжала, умело управляя голосом. Кружась, она отбросила бубен и пала на колени, тряся посохом и крича. Голос её походил то на ласковый клич птиц, то на разгневанный рык медведя. Вдруг вёльва замолчала, и глаза её закатились: она отдалась видениям, сжимая посох в руках. Колдунья не видела, как её чёрная энергия сочилась во все стороны, заставляя округу дрожать и сопротивляться наглому варварскому вмешательству; не понимала, как неуместен её грубый сейд в гармонии природы.

— Распевая молитвы и начиная обряд, вёльвы обычно проговаривают нужный им вопрос постоянно в голове и высекают руны в воздухе, помня о цели ритуала, — объяснял Эймунд. — Эта спрашивала о будущем поселения, если ты вдруг не расслышала, — я понуро покачала головой, сетуя на невнимательность. — Поэтому она и увидит ближайшие события, а для завершения транса служит посох. Чаще всего ведущие делают его из амулетов и своих волос, потому что он должен стать путеводной звездой во мраке видений, способных свести с ума.

И в подтверждении его слов вёльва схватилась за древко и откашлялась, судорожно глотая воздух. Женщина побледнела и едва держалась, чтобы не завалиться без сил на землю.

— Пропуская через себя сейд, ведущие тратят много энергии и истощают себя. Нацепляют чёрные одежды и используют посохи, подражая Одину, будто это способно им помочь выстоять, — пренебрежительно бросил Эймунд. — Пойдём, больше здесь не на что смотреть.

Он потянул меня за рукав плаща в сторону моря, пытаясь разорвать видение, но я не двигалась с места. Мне было важно понять, что открылось вёльве. Наверняка она видела страшные события грядущего и должна была предупредить об опасности.

— Поселение погибло в пожаре из-за восстания клана Орла, — прошептала я. — Неужели она не увидела ничего предостерегающего? Вёльвы ведь служат при правителях. Почему она не сказала? Почему они не спаслись?

Взгляд Эймунда стал злым, колючим:

— Вёльвы и колдуны не служат, а наставляют и оберегают. А люди не всегда слушаются советов и часто не доверяют ведущим, считая их больными. Разве ты ещё не поняла? — Я осеклась, вспоминая отца, который не желал ничего слышать про сейд и обряды, только если это не касалось праздников в честь богов. — Она увидела пожар, горящие драккары и сорвавшегося с неба орла и истолковала образы по-своему, решив, что уже тогда бунтующий клан будет побеждён в скором времени, в чём и заверила главу поселения.

— Её ошибка стоила им жизней, — злобно прошептала я.

Столько жертв появилось из-за одной вёльвы, которая не могла истолковать образы будущего правильно. Если бы она предупредила, то жителям удалось бы спастись или хотя бы приготовиться к нападению.

— Она не ошиблась, Астрид. Видения открываются каждому по-разному, но чаще всего люди выдают желаемое за действительное, обманываясь снова и снова. А теперь нам пора, недоведущая, — произнёс Эймунд и накрыл мои глаза, вытаскивая в реальность.

Действительность ослепительно ударила по глазам солнечным светом, и я пошатнулась, морщась. Массируя пульсирующие виски, разлепила веки и наткнулась на вальяжно развалившегося на камне Эймунда, что закидывал ягоды в рот.

— Вдох и выдох, недоведущая. Следи за дыханием и скоро придёшь в норму, — посоветовал Эймунд.

Для него словно ничего и не произошло: не было путешествия в прошлое и никакой вёльвы, совершающий обряд, будто мы просто стояли на поляне и разговаривали. А, может, так оно и было, и Эймунд околдовал меня, заставляя поверить в видения? Он ведь рассказывал, что ведущие используют травы для дурмана, так что мешало использовать их и сейчас? Я присмотрелась к Эймунду: рядом с ним не было посоха, не размахивал он и травами — ничего, что выдавало бы в нём обычного колдуна. Он одним движением перенёс нас в прошлое и не дрогнул и мускулом, а теперь не загибался и не шатался от увиденного. Слишком могущественный.

Колдун насмешливо следил за мной, предвкушая очередную порцию забавных для него вопросов. И только я хотела спросить, кто же он на самом деле, как Эймунд прищурился, глядя в сторону поселения. Он быстро отбросил мешочек с ягодами к камню с изображением Тора, где была груда чёрных угольков, будто кто-то разводил огонь. Я нахмурилась: почему заметила её только сейчас? Тревога закралась в сердце: вдруг колдун просто дурил и насмехался, а я слепо верила в его сверхъестественные способности? Не выдержав, решила спросить:

— Откуда там…

Меня грубо перебили:

— Я жёг костёр, когда ты пришла, невнимательная. А теперь не дёргайся и лучше не дерзи, если хочешь встретиться вновь, — колдун резко изменился в лице и поучительным тоном произнёс: — Да, этот круг более не используют для ритуалов и молитв, потому что жители боятся гнева богов. Место было осквернено и уничтожено кланом Орла, и ждать чуда от обрядов здесь не стоит. Никто не ответит на зов, однако я считаю эти заверения откровенным бредом, полагая, что асам и ванам всё равно. Главное — их чтят.

Он кивнул в сторону, намекая на причину перемен своего поведения. Обернувшись, я заметила приближающегося по мокрому песку свирепого Рефила. Подолы его плаща развевались от тяжёлой поступи, а рука предупреждающе сжимала топор. На мгновение показалось, что хирдман искрится красными и чёрными огоньками, но, проморгавшись, видение исчезло. Если это последствия первого и беглого урока Эймунда, то оставалось только представлять, что будет дальше.

Подойдя и хмуро взглянув на меня, Рефил мрачно процедил сквозь зубы:

— Надеюсь, у тебя есть оправдание для побега от хускарла, который, между прочим, нырял за тонущим ребёнком, а ты нагло воспользовалась моментом и исчезла. Разве мы не договаривались, Астрид? Ты хоть на мгновение задумывалась о чужих переживаниях и последствиях? Прознай Дьярви о случившемся, он бы велел прилюдно выпороть хускарла за провинность.

Чувство вины больно укусило совесть: опять подставила себя и остальных, подвела отца и заставила несчастного человека тревожиться.

— Это моя вина, господин хирдман, — неожиданно подал голос Эймунд, вставая с камня и подходя ближе.

Ростом они почти не уступали друг другу, однако Рефил был шире в плечах, а лицо его казалось суровее из-за морщин, что хранили память о набегах и колючих морских ветрах. Каштановые волосы хирдман предпочитал собирать в косу или хвост, вплетая серебряную бусину с руной тейваз,