я, не рискуя встречаться с ним взглядом. — Твои слова, как всегда, попадают точно в цель. Я запомню этот урок и не посмею больше надоедать, — отвесив низкий поклон, я развернулась, чтобы уйти и более не докучать, но Эймунд удержал за локоть.

— То научи, то теперь прощай, — раздражённо процедил он. — Сказал же, что помогу. Чего уходишь-то? Но у меня два условия, — я насторожилась, готовясь услышать дурное или постыдное. — Первое: ты перестанешь жалеть себя и действительно займёшься сейдом.

Не до конца веря в услышанное, я с готовностью кивнула: чтобы стать сильной, нужно упорно трудиться и постоянно заниматься, а не бросать всё на самотёк. Да и потом сейд и колдовство действительно были мне по душе, и значит, не придётся насиловать себя, уговаривая заниматься бесполезным, ненужным.

— А второе? — недоверчиво спросила я. Всё складывалось как-то слишком хорошо, чтобы быть правдой. Сейчас колдун просто обязан был попросить отравить конунга, зарезать Сигурда или уничтожить святилище, но вместо этого лишь довольно хмыкнул и изрёк:

— Стань сильнейшей вёльвой во всех девяти мирах. И пока ты вновь не забросала меня вопросами, скажи, что ты видишь?

Эймунд удобнее устроился на камне и, выудив из сумки на поясе сушёные ягоды можжевельника, стал закидывать их в рот.

Я огляделась: рунные камни олицетворяли богов, которым поклонялись — Тор, Один, Фрейя, Фригг, Тюр и Фрейр. В центре разводили костёр, пели песни, приносили жертвы и молили о заступничестве, урожае и благодати. Жрецы наверняка били в барабаны или бубны, обмазывались красками и кровью, вступали в сейд, вещая о будущем. А после пришли Орлы и всё уничтожили.

— Ты сочиняешь сказку? — колюче спросил Эймунд, выслушав описания. — Что натолкнуло на эти мысли? Окружение и привычные обряды? То, что ты сказала, с лёгкостью относится к любому колдовскому кругу. Я спрашивал о другом. Что происходило именно здесь, Астрид?

Я нахмурилась, не понимая, что ему нужно. Как можно было рассказать о прошлом без обрядов? Для гадания Тьодбьёрг жгла травы и держала людей за руку, предсказывая будущее, но можно ли так было окунуться в прошлое — не знала. От меня же требовали и вовсе рассказать о произошедшем, глядя на окружение. Разве это возможно?

— Что, недоведущая, всё не так просто, как кажется? — Эймунд усмехнулся и снисходительно покачал головой. — Ты не увидишь ничего, как бы ни старалась, если будешь смотреть только глазами. Сейд — он везде. Это не колдовство, что берётся, стоит только щёлкнуть пальцами или покричать песни, хваля богов. Сейд — это энергия, что пронизывает все живое, душа всего сущего. Ауствин, ты, я, море и даже камни — мы частички сейда, что опоясывают все девять миров и наполняет их собой. Понимаешь?

— Нет, — честно призналась я. Думала, вёльвы и колдуны наделены сейдом и просто используют его в случае необходимости. Мне не приходила в голову мысль, что люди, животные и уж тем более камни являлись частями чего-то большего, неподвластного пониманию.

Эймунд едва слышно простонал от досады и, обойдя меня, встал за спиной, закрывая прохладной ладонью глаза:

— Смотри, недоведущая, — его дыхание щекотало шею, и я невольно дёрнулась, покрываясь мурашками и смущаясь: никогда прежде ко мне так не прикасались, и уже тем более нахальные колдуны. — Не о том думаешь, Астрид, — насмешливо прошептал Эймунд. — Я тебя не обижу, так что дыши и следуй за моим голосом.

Надо просто привыкнуть к его вечным насмешкам и не реагировать, если хочу научиться хоть чему-то, кроме как покрываться румянцем и беситься, веселя его. Повинуясь совету, глубоко вздохнула и попыталась расслабиться.

— Надо же, строптивая, слушаешься. — Даже с закрытыми глазами явно видела, как он самодовольно улыбался. — Не пытайся представлять прошлое, а почувствуй его, прикоснись к образам, что хранятся в земле и воде. Память мироздания глубока и не соизмерима ни с чем, как и сейд. Он помнит, как тогда волны разбивались о берег, шурша песком, и чайка кричала в небе, переговариваясь с сестрой. Ветер приносил запах тины и морской соли. Муравьи бегали подле мха на камне Тюра, очаг в центре трещал ветвями. Дымок поднимался изворотливой лентой ввысь, а рядом стояла вёльва, ударяя в бубен, обтянутый кожей.

Было ли это плодом разыгравшегося воображения — я не поняла, но перед глазами замерцали нити: синие, чёрные, красные и жёлтые — они сплетались в сверкающие образы, рисующие прошлое. Все те же пляж и колдовской круг, но землю покрывала жухлая трава, а громовые тучи громоздились на горизонте. Птицы низко парили над водой, а ветер предупреждающе затих, готовясь к буре.

Я замерла невидимым свидетелем прошлого, а Эймунд стоял рядом, и ветер игрался нашими волосами, путая их.

Вдруг к кругу стала приближаться женщина, одетая во всё чёрное. Она бросила вязанку трав в пылающий костёр и начала медленно расхаживать, ударяя посохом по бубну и низко напевая молитву.

— Большинство жрецов и колдунов насилуют себя и сейд, пытаясь его поработить, — объяснил Эймунд. — Посмотри: она бросила в костёр травы, что вызывают галлюцинации. Едкий запах путает рассудок и вызывает потерю сознания. В дурмане колдуны видят сны и образы, что потом толкуют людям.

— Хочешь сказать, что так они дурят и себя, и других? — удивилась я. Предсказания Тьодбьёрг сбывались, а значит, всё же какой-то толк от трав был.

— Нет, — решительно отрезал Эймунд. — Мы говорим только о наделённых даром, а не о шарлатанах. Они пустышки, и за обман будут наказаны, уж поверь. А пока что запомни: весь мир состоит из нитей сейда, как и мы с тобой.

Я огляделась: Эймунд был окутан голубоватым сиянием, что искрилось слабым красным отблеском — невероятное зрелище, что поражало и восхищало. Вся округа переливалась и утопала в оттенках разных цветов, связанных единым белым свечением, кроме вёльвы, окутанной чёрным. Мои же руки отливали золотым и синим окрасом. Я непонимающе уставилась на Эймунда, ожидая пояснений:

— Цвет указывает на наш внутренний сейд, потенциал и силу, сокрытую в сердце или душе — называй, как угодно. Об этом расскажу позднее, — отмахнулся он. — Теперь к обряду: травы помогают для вхождения в транс, однако сначала приносят жертву. Пролитая кровь будоражит сейд: жестокое вмешательство в течение жизни — это первый порез энергии, что нанесла вёльва.

Проследив за его рукой, заметила, что на алтарном камне лежал бездыханный баран, истекая кровью, а в глазах его навсегда застыл ужас.

— Удары в барабаны, бубны и горловое молитвенное пение усиливают порез, и образовывают дыру, — продолжил Эймунд. — Из неё как бы начинает сочиться энергия, которую вёльва пропускает через себя. Представь себе берёзу,