Он пожал плечами:

— В нашей семье естественные процессы не считаются неприличными. Мой отец — врач. Мы не стесняемся говорить на такие темы. Родители таскали меня на нудистский пляж в Греции год за годом, пока во мне, как говорит моя мать, не «пробудилось влечение».

— Наверно, дело в том, что вы принадлежите к среднему классу. В нашей семье неприличным считается абсолютно все. Мы почти и не разговариваем, потому что безопасных тем не остается. То есть бабуся, конечно, говорит все, что ей вздумается, но это не имеет значения, ведь она несет полную чушь. — Я вдруг вспомнила, почему я здесь, и опять пришла в ужас. — Боже мой, Дэниел, что же мне делать?

— Посиди здесь, — велел он. — Не вздумай никуда уйти, — и вышел из кафе.

Я стала глядеть в окно. Мимо проходили беззаботные, счастливые люди. В каждом из них я видела насмешку над собой. Вот, весело хихикая, прошли две девочки-подростка с идеально плоскими животами. Прошла стильно одетая деловая дама: у нее-то в жизни явно все идет как положено. Прошла — о ужас! — беременная женщина с ребенком на руках. Выражение лица усталое. Она заслонила глаза от солнца и стала вглядываться в окна кафе. Я не отрываясь на нее смотрела. Наверно, больно, когда тебя раздувает до таких размеров? И что делается с кожей? Вдруг она просто лопнет, как шкурка у помидора? Как с нее штаны не сваливаются? И как она ходит в туалет — ей же, должно быть, не видно, куда она писает?

— Хватит на нее пялиться, — сказал уже вернувшийся Дэниел. Он положил на стол пакет из аптеки и подтолкнул его ко мне. Я в ужасе уставилась на него. Потом быстро огляделась по сторонам: не видит ли кто.

— Это то, что я думаю?

— Угу. Так, беги в туалет, там все сделаешь, потом пойдешь со мной.

— Куда?

— Делай, что тебе говорят. Живо.

Он потащил меня к туалетам.

Закрыв за собой дверь кабинки, я открыла пакет, достала оттуда коробочку. В ней оказалась белая палочка. Я ее внимательно разглядела, сняла колпачок и стала читать инструкцию. Так, значит, надо просто пописать на нее. Две минуты спустя все было готово — вот как просто.

Я вышла. Дэниел меня уже поджидал.

— Ну как?

— Я еще не смотрела.

— Вот и молодец!

Он схватил меня за руку и потащил на улицу.

— Мы куда? — прокричала я, огибая прохожих.

— Потом узнаешь!

Мы бежали очень долго. Стэндишгейт — Маркет-стрит — Парсон-уок — Меснес-парк-терис. Наконец примчались к самому парку.

— Быстрее! — Он влетел через ворота и плюхнулся на траву.

Я рухнула как подкошенная. Тяжело дыша, перевернулась на спину.

— Не мокро? — спросил он, трогая траву.

— Очень мокро, но мне все равно. — Я все еще не могла отдышаться. — Зачем мы так бежали?

Он присел на корточки рядом со мной:

— Доставай тест. Ну же!

Я села, вытащила коробочку из кармана куртки. Открыла ее.

— Я знаю, как оно должно быть. Прочитала в инструкции. Если одна полоска — все нормально… О господи! Дэниел! Боже мой, нет. Не-е-ет!

Он наклонился и посмотрел на две голубые полоски. Мир вокруг нас замер. Казалось, вселенная рушится и никогда уже все не будет так, как раньше.

Дэниел был потрясен.

— Шарлотта, прости меня. Я был уверен, что ничего не будет. Я так думал.

«Не трогай меня!» — подумала я, но он и не собирался. Стиснув зубы, он смотрел на макушки деревьев. Явно не зная, что сказать. Вот было бы хорошо: щелкнуть пальцами — и он исчезнет!

Не знаю, сколько мы так просидели на мокрой траве. Ничего конкретного я не думала, просто прислушивалась к своим ощущениям — казалось, что сердце сжала чья-то рука и оно вот-вот лопнет. Я глядела, как солнце то прячется за облака, то снова показывается — но не греет. Я вся промерзла.

— У тебя зубы стучат, — заметил Дэниел, вынырнув из своих мыслей. — Надо идти.

«Я тебя ненавижу, — думала я. — Если бы не ты, я бы еще ничего не знала. Это ты виноват, умник очкастый!» Мне казалось, что небо вот-вот рухнет, а если не рухнет, то, по крайней мере, из него появится огромный указательный палец и громовой голос объявит: «Это могло произойти С ТОБОЙ — и ПРОИЗОШЛО!» Почему вокруг все, как обычно: дамочка прогуливает эрдельтерьера, ребенок катается на велосипеде? Неужели они не видят, что жизнь кончена? Это же НЕЧЕСТНО!

«Но все-таки, — подумала я. — Может, ничего и нет. В инструкции было написано, что достоверность 98 %. А это значит, что каждые два теста из ста показывают неправильно. Скажем, за неделю они продали по всей стране пятьсот тестов, выходит, сейчас десять английских женщин нервничают зря. Может, я — одна из них. В конце концов, у меня же были месячные, так? Значит, есть шанс, что все нормально». Как только приду домой, выкраду у мамы ее мочегонные. Может, удастся избавиться от этого распухшего живота. Потому что, в конце концов, я — это я, и я — не могу быть беременна. Несколько успокоившись, я принялась рыться в карманах в поисках инструкции.

— Мне кажется, — осторожно начал Дэниел, — тебе надо сходить к врачу. И поскорее, потому что если ты захочешь… — Он на секунду замолчал.

И тут на меня что-то нашло.

— А ТЫ-то тут при чем? — Я толкнула его, он чуть не упал. Очки полетели на траву. От этого он показался таким жалким, что я его еще больше возненавидела. — Это МОЕ тело! И МОЕ дело! Ты ни фига НИ В ЧЕМ не понимаешь. И вообще, вообще… — я бессмысленно махала руками, — не лезь в МОИ мысли!

Дэниел вытирал очки рукавом, а я встала, схватив пластиковую палочку с двумя роковыми полосками.

— И ТЫ тоже иди к черту! — сказала я палочке, воткнула ее, как колышек для палатки, и вогнала ногой в землю. Потом развернулась и направилась к выходу из парка. У меня перед носом проехал малыш на велосипеде.

— Почему ты на меня-то злишься? — закричал мне вслед Дэниел и тихо добавил: — Ты же не от меня беременна.

Я бросилась бежать.

* * *

Прошлой ночью мне опять снились поезда. Детали меняются, но смысл остается: мне нужно куда-то добраться (хотя, куда именно, каждый раз толком не известно), но никак не удается. Все время что-то не так: то я сажусь не на тот поезд, то он никуда не едет — так и стоит на станции, то превращается в тележку. Иногда он вообще не приезжает. Я просыпаюсь в ужасе.

Нетрудно расшифровать основные символы — любой психолог-шарлатан мог бы это сделать. Меня мучает только один вопрос: если мне когда-нибудь удастся привести в порядок свою жизнь, я доеду куда надо или просто сны прекратятся?

Временами, когда я еще лежу в постели, мое сердце сжимается от острого чувства потери чего-то. Неизвестно чего.

В понедельник я пришла в школу в 9.10, на двадцать минут раньше, чем положено: мне хотелось все сделать так, чтоб никто не увидел. В коридорах стояла неприятная тишина. Все были в зале. Кроме Сильвии, естественно. Утренней молитве она предпочитает возможность повисеть на телефоне. Я прокралась мимо секретариата, свернула за угол, пробежала по длинному коридору. Мне навстречу несся утренний гимн: