Меншиков тупо моргнул, рот его приоткрылся. По лицу быловидно, что он не верит ни глазам своим, ни ушам, что он воистину ошеломлен, впервый раз испытав такую выходку от государя, которого, как ребенка, привыкдержать в почтительном страхе перед собою. Чуткое ухо князя Федора уловило короткий,довольный смешок, который испустила заглянувшая в комнату Елисавет при видеостолбенелого временщика. Смешок был подхвачен Натальей, еще миг – и захохоталбы сам Петр, но тут Александр Данилыч наконец справился с собою и провозвестил:

– Ваше величество! У нас в казне большой недостаток денег; ясегодня намеревался представить вам доклад о том, как употребить эти деньги,но, если вашему величеству угодно, я ворочу эти десять тысяч червонцев и дажеиз моей собственной казны дам миллион!

Князь Федор даже зажмурился от этой новой неосторожностисветлейшего: надо же додуматься кичиться перед царем своим богатством! Елисаветпо-мальчишески присвистнула, в маленьких глазах Натальи Алексеевны вспыхнулаалчность, а Петр с сердитым мальчишеским выражением выкрикнул:

– Пусть вы богаче меня, но я – император, мне надоповиноваться! Я здесь хозяин!

И, топнув на побледневшего Меншикова, как на крепостного,царь резко повернулся и замаршировал прочь, такой длинноногий и длиннорукий,что всякое движение его казалось разболтанным и неуклюжим. Вдобавок он был такзол, что пинал там и сям мебель.

– Государь! – прохрипел Меншиков, беспомощно простирая вследему руки. – Ваше величество! Не изволите ли отправиться прогуляться в сад сневестою? Вы давеча выражали такое пожелание – ее императорское высочествождет!

Видно было, что от растерянности светлейший ре-шил вернутьсебе власть над Петром простейшим напоминанием о его обязательствах – но нетут-то было! Не родился еще на свет мальчик, которому напоминание о несделанныхуроках доставило бы удовольствие, тем более если этот мальчик – государь!Вдобавок при словах «ее императорское высочество» Елисавет громко фыркнула.Наталья, возмущенно передернув пухлыми плечами, выскочила за дверь.

Петр холодно оборотился к будущему тестю и бесцеремоннобросил:

– Сперва хотел гулять, а теперь раздумал! И вообще, к чемулишние любезности? Довольно ей моей клятвы. К тому же всем хорошо известно, чтоя не намерен жениться раньше двадцатипятилетнего возраста. Такое у менянамерение!

Елисавет послала государю восхищенную улыбку, и он гордосказал – как бы только ей, но с явным намерением, чтобы услышал и Меншиков:

– Не терпеть же, когда он несет вздор да еще и дерзитьноровит! Смотрите, как я его поставлю в струнку!

Царь и его компания удалились, но по коридору долгораздавались перекаты веселого молодого хохота.

Князь Федор еще прежде неприметно шагнул в боковую дверь:невозможно было допустить, чтобы Меншиков увидел, как чужой человек сталсвидетелем его унижения! Но не удалился, а неприметно наблюдал сквозь щелочку впортьере за светлейшим.

Конечно, тот слышал и последние слова государя, и егооскорбительный хохот. У временщика был вид человека, которого крепко ударили поголове, и он уже готов упасть, но в последнем изумлении озирается, несоображая, кто и с какой стороны его стукнул.

Да, подумал князь Федор, а ведь Ванька Долгоруков оказалсяне промах и в сообщности с великой княжной и цесаревной усердно расшатывает топрочное здание, которое зовется Алексашкой Меншиковым. Если дело и дальше такпойдет, замысел Федора сладится куда быстрее, чем он рассчитывал. В неприязнигосударя к невесте сомневаться уже не приходится. Достаточно самой малоймалости, чтобы он вывернулся из цепких рук «батюшки» и задумался: а стоит лиисполнять клятву, коя тебя чрезмерно тяготит? Теперь ему нужно только время… иесли Федор не обманывался, украдкой разглядывая лицо Меншикова и холоднымвзором исследователя отмечая красные и синие прожилки, проступившие напобледневших щеках, помутневшие глаза, испарину на висках, – если он необманывался, то желанную передышку Петр получит скоро… очень скоро!

Итак, венец королевы Марго сыграл свою роль, все вроде бышло пока в полном соответствии с задуманной Федором интригою. Отчего же онглядел на одинокую фигуру сразу постаревшего, как бы смертельно уставшегоДанилыча без радости, без торжества, а с сочувствием и даже сожалением, состранным чувством неуверенности и даже тоски? Ну, верно, именно так мы ощущаемсебя всегда, когда на наших глазах первые признаки разрушения настигают то, чтопрежде казалось незыблемым вовеки.

Светлейший заболел так внезапно, что первым слухам об этомдаже не очень-то поверили: сочли, что он просто сделал хорошую мину при плохойигре из-за стычки с царем, а не то и прикинулся занедужившим, дабы разбудить вПетре угрызения совести. Первые два-три слуха о том, что у Меншикова быллекарь, давал такие-то снадобья и пускал кровь, вызвали только скептическиеухмылки. Потом стало известно, буд-то Данилыч надеялся преодолеть болезньпо-русски: посещением мыльни, но она нисколько не помогла – наоборот, ухудшиласамочувствие. После того он уже не выходил из дому, хотя поначалу непридерживался постельного режима. Его навещали повседневные посетители, членыВерховного тайного совета: Апраксин, Головкин, Голицын, Остерман. Светлейший велделовые разговоры, писал письма. Но вскоре консилиум врачей запретил больномузаниматься делами, и число визитеров значительно поубавилось. Тогда вподлинность болезни генералиссимуса наконец поверили, тем более что и царь ссестрою, навестив «батюшку», вышли от него со странным выражением лиц: не топечальной неуверенности, не то надежды на близкое освобождение из-поддеспотической власти.

Теперь каждый день приносил известия о том, что состояниебольного ухудшается с удивительной быстротой. Поговаривали уже не просто отяжелой хво-ри – ожидали близкой кончины князя! Ведь, кроме харканья кровью,сильно ослабляющего Меншикова, с ним бывала каждодневная лихорадка, внушающаялекарям серьезные опасения. Приступы были так сильны, так часты, что лихорадкаперешла в постоянную. А в одну из ночей со светлейшим случился такой припадок,что думали о его неминуемой смерти…