О ней надо заботиться — поняла Зоя. Стеснение и естественное недоверие, возникшие по отношению к Барбаре, у Зои довольно быстро сменились восхищением и симпатией.

С Барбарой было интересно. Не сказать, что та уделяла юной родственнице много времени, но те часы, что они проводили вместе, были для Зои настоящей радостью.

Она обожала гулять с Барбарой, слушать ее рассказы о городе, воспоминания из детства. В такие минуты Зоя чувствовала себя юной кошкой, которой все любопытно.

В кафе и дорогих магазинах, куда они заходили, все были с ними любезны и старались угодить. День складывался удачно, получался наполненным, щедрым на события и впечатления.

Но так происходило, лишь когда она была с Барбарой, потому что ее саму город принял не сразу. Может быть, даже до сих пор не принял. Например, часто бывало так, что, гуляя по городу, она чувствовала себя неприкаянной и ненужной. Она словно разглядывала картинки чужой жизни: фасады прекрасных дворцов, гранит набережных, красивые витрины магазинов, подворотни, дворы-колодцы — и проходила мимо… Как будто все это было не для нее. В такие дни она возвращалась домой усталая и опустошенная. Казалось, что все эти львы и сфинксы злобно ощерились, замыслив против нее что-то недоброе. Зоя чувствовала, что ей никогда не стать своей для этого города. Она здесь чужая, ее никто не любит, и она в сотый раз давала себе обещание завтра же взять билет и уехать. Тем не менее всякий раз ее что-то останавливало. Может быть, надежда на то, что однажды ей удастся доказать этому городу, что она своя — как Барбара.

Для Барбары город был огромной коммунальной квартирой, и Петербург любил ее — Зоя это сразу почувствовала. Дело было не в том, что Барбара красива и удачлива, нет. То есть красота и удачливость, вполне возможно, являлись как раз следствием любви города к этой женщине, но не причиной. И когда они с Барбарой гуляли, Зоя чувствовала, что ловит на себе отблески любви Петербурга к Басе — настоящей петербурженке с примесью невской воды в крови. В Басе, несмотря на холерический темперамент, порой проблескивало нечто русалочье, как луна на дне реки. Она часто была задумчива и молчалива, и Зоя в такие минуты понимала, что писательница пребывает в своих придуманных мирах. Возвращаясь в реальность, Барбара придумывала для них какие-то удивительные развлечения. Она могла пригласить Зою покататься по городу на машине глубокой ночью — посмотреть развод мостов или посидеть на крыше их дома. Зоя очень полюбила посиделки на крыше, с которой открывался удивительный вид на город, и даже был виден парящий в небе Александрийский Ангел.

Если у Барбары выдавалось свободное время и было тепло, они брали бутылку вина и шли на крышу. Однажды летом они просидели на крыше всю ночь. Зоя долго рассказывала Барбаре о своей любви к Павлику, плакала, жаловалась. Бася пила вино и слушала. Они и не заметили, как наступило утро. Когда рассвело, Зоя спустилась домой и вернулась на крышу с термосом кофе и булочками. Они пили кофе прямо на крыше, глядя на просыпающийся город.

Их отношения уже тогда подверглись серьезным испытаниям, потому что в Зоиной жизни случился Павлик, но в то утро Зоя подумала, что за эту ночь она готова простить Басе все, что угодно…

В общем, после приезда Зои в Петербург ее мир обрел точку опоры на трех китах: город, Барбара, Павлик. И непонятно, в какой последовательности о них рассказывать. В хронологической или в зависимости от степени важности. И как ее определить — эту степень важности.

* * *

В ту весну Зоя открывала для себя город и новую жизнь и пока не знала, зачем она здесь. Она вообще очень мало знала о себе. Ей казалось, что она долгое время спала или готовилась к чему-то важному, и вот скоро случится нечто такое, отчего ее жизнь изменится.

И появился Павлик.

Барбара как-то сказала, что начинает работу над романом и не сможет уделять Зое много внимания: «Не сердись, когда я работаю, даже поесть забываю. Ты же знаешь! Сейчас на два месяца выпаду из жизни — буду ходить по квартире, как сомнамбула, никого не замечая, и ты меня не дергай — научись понимать! А чтобы тебе не было скучно и одиноко, я нашла для тебя компаньона. Очень славный мальчик. Павлик. Да вот он в дверь звонит!»

Дверь открылась, и вошел он. Воплощение всех ее девичьих грез. И жизнь действительно переменилась.

В Павлике был какой-то надлом — Зоя это сразу почувствовала. Какой-то он был неприкаянный, наполненный до краев опасными мыслями. Как однажды сказала Барбара, «типичный Раскольников, с таким, как он, однажды старушек не досчитаешься».

Красивый, манерный, молчаливый, может часами угрюмо молчать. «Страдает!» — поняла Зоя и пропала, потому что в девятнадцать лет настоящая девушка и должна, встретив красивого страдающего демона, влюбиться и пропасть.

Поначалу между ними вроде бы ничего не происходило — гуляли, разговаривали, ходили на концерты. Он познакомил ее с дедом и другом Мишей, и она даже не подозревала о его романе с Басей. Павлик первое время ничего не рассказывал об этом, а когда Зоя узнала правду, уже было поздно. Хотя, наверное, если бы она знала все с самого начала, это ничего бы не изменило, потому Зоя была уверена: она приехала сюда затем, чтобы спасти Павлика своей нежностью и любовью. Спасти от самого себя.

За красивой внешностью, иронией как частью жизненной эстетики, саркастической всезнающей улыбкой: «плавали — знаем», жизненной философией в стиле «я так давно живу, что перестал различать разницу между добром и злом» Зоя разглядела растерянного мальчика. Она почувствовала, что все это — лишь стена, заслон искренности и чувствам, что на самом деле Павлику страшно, одиноко, непонятно. Этот мальчик поверил в любовь, полюбил, а когда его дар отвергли — обиделся на весь мир и ушел в скорлупу своей обиды. Ей надо разбить скорлупу, помочь ему увидеть себя, пробиться на волю, где больно и страшно, но где можно жить и чувствовать. Вот только Павел почему-то не позволял ей его спасти, и все Зоины попытки искренности пресекал жестко и сразу.

Она не смогла долго скрывать свои чувства и в летний вечер, с сиренью и нереально прекрасным закатом, переходящим в романтическую белую ночь, призналась ему в своих чувствах.

Пасторальный закат омрачили невесть откуда взявшиеся тучи: «Я люблю другую женщину. Ты что, не знала?»

Тучи сгустились, сверкнули молнии. Но дальше было еще хуже. Выяснились две вещи, сильно затруднившие Зоину миссию по спасению страдающей души. Во-первых, Павел любил слишком сильно. Вот просто до помешательства. Во-вторых, выяснилось, что ее соперница — Барбара. И значит, по всем законам жанра Зоя должна была Басю возненавидеть.

Она честно попыталась увидеть в Барбаре соперницу — удержаться от такого соблазна, сами понимаете, сложно, тем более что Барбара была не просто соперницей, а более красивой, опытной, удачливой, наконец, желанной!

«Бездушная эгоистка, повернутая исключительно на собственных переживаниях и проблемах!» — повторяла Зоя, как мантру.

Иногда в ее мыслях даже проскальзывало: «Старая шлюха, стерва — охмурила Павлика, совратила его, а потом бросила!» К чему отрицать такие мысли и эмоции, вполне способные взорвать изнутри, присутствовали.