потому что он был племянником старого шейха Абдул Кадира ибн Бридана. Он тешил себя глупой надеждой, что после смерти дяди займет место вождя обейдат, однако вместо этого ему предстояло безвременно закончить свой жизненный путь всего несколько месяцев спустя, когда он предал меня в руки генерала Пьятти, итальянского губернатора Киренаики. Но тем утром, когда Саад Али вступил в его шатер и объявил о моем визите, Абдул Азиз был обрадован и воодушевлен, поскольку до сих пор опасался, что я могу выбрать Али ибн Хамида, его конкурента в качестве наследника. Нам оказали роскошный прием. Саад Али, кажется, был рад, что ему не пришлось общаться со старым врагом Али ибн Хамидом, и теперь он громогласно перешучивался с гостями и взывал к находившейся за занавеской почтенной даме (матери нашего хозяина), утверждая, что сватался к ней тридцать лет назад. Старая карга даже показалась из-за занавеса, припадая к земле, и, смущаясь, пожала мне руку. Свои истинные чувства по поводу нашего визита она предпочла скрыть за игривыми манерами: ее кокетливый взгляд как бы намекал, что не всегда она выглядела как маленькая сморщенная обезьянка. Затем старуха вернулась на свою половину, а мы заговорили о деле. Как и остальные женщины дома, она, конечно, слышала всё, о чем мы говорили, но ни тогда, ни в одном другом шатре наши секреты не превратились в женские сплетни.

На повестке дня, разумеется, стоял вопрос о съезде шейхов, и этот план всем пришелся по душе. Наконец-то интересы арабов получили официальное признание. Предстояла не ночная встреча анонимного английского агента и безвестного пастуха где-то под кустом, толку от которой был пшик, а парадная ассамблея звезд сенуссийского мира, созванная британским офицером в полной форме, которого специально для этой цели прислали правительство и духовный лидер арабов сейид Идрис ас-Сенусси. В качестве достаточно укромного и равноудаленно расположенного места для конференции выбрали лавовый массив Каф-аль-Ксур. Съезд был назначен через двенадцать дней, чтобы успели прибыть шейхи даже из самых отдаленных мест.

Единственный оставшийся в живых сын шейха Абдул Кадира ибн Бридана (все остальные погибли, сражаясь с итальянцами), нежный юноша семнадцати лет, в тот день был с нами и сидел подле своего кузена, нашего хозяина. Его отрядили вызвать отца, кочевавшего в Мехили, почти в сотне километрах к югу. Мальчик настолько преисполнился энтузиазмом, что отбыл, не дожидаясь окончания совета, – заучив сообщение слово за словом, он вскочил на свою кобылу и отправился в дорогу. Арабу нет нужды готовиться к путешествию: он завернулся в джерд – и вот его нет. Еду и воду он найдет в шатрах сородичей на своем пути.

К полуночи все гонцы с приглашениями от имени меня и Абдул Кадира ибн Бридана разъехались. Устав от долгих переговоров, я свернулся на деревянной кушетке и проспал до рассвета. На заре ускакал Саад Али, направившись к шатрам Метваллы в Ар-Ртайме. Ему предстояло отвечать за прием гостей. Мы прикинули, что на Каф-аль-Ксуре нам в течение трех дней предстоит кормить не меньше восьмидесяти мужчин. И я рассчитывал, что Метвалла обеспечит нас провизией и прислугой лучшим образом, подобающим историческому моменту. Тем временем я, взяв Абдул Азиза и двух его людей, отправился разведать, что происходит на дороге, пролегавшей в трех километрах от нас. Это было не шоссе, но все равно очень хорошая проезжая дорога, которую мы называли Мартубский обход. Я подозревал, что именно по ней на запад к основным вражеским частям в районе Газалы движется большая часть транспорта, избегая спуска с плоскогорья в районе Дерны и подъема обратно у Аль-Фатаха, и планировал организовать здесь постоянный наблюдательный пункт. Абдул Азиз неожиданно проявил здравый смысл и показал, откуда длинный прямой участок дороги просматривался в обе стороны. Хотя укрыться тут было особо негде, для моих целей место вполне подходило. Мы оставили лошадей за гробницей какого-то шейха, именовавшейся Сиди-Шахер-Руха, и стали пробираться по поросшему кустарником полю, пока я не остановился под кустом в сорока метрах от дороги. Трое пеших мужчин не вызовут особых подозрений, да и армейские водители в любом случае смотрят только на дорогу перед собой, поэтому шанс, что нас заметят, был ничтожен, а учитывая, что тени тут не было, вероятность, что какой-нибудь конвой остановится здесь на привал, тоже была мала.

Этим утром машин на дороге было полно, ровным потоком они двигались в обоих направлениях, и с моего места я мог разглядеть лица солдат за рулем. Наблюдение за военной машинерией врага с его же территории приносило чувство глубочайшего удовлетворения. Именно тогда я впервые испытал это удовольствие. Безусловно, то была радость соглядатая, но не отягощенная чувством вины, а, наоборот, подкрепленная сознанием благого дела и превосходства над врагом. За всю свою жизнь я не видел столько немецких солдат, сколько этим утром. Глядя на них, я думал: «Самодовольные идиоты, вы думаете, что враг где-то в полутора сотнях километров! Если б вы только знали! Он здесь, руку протяни, сидит под чертовым кустом и заносит в блокнот каждую вашу чертову машину». Я расчертил несколько страниц в тетради колонками: танки Pz. Kpfw. II, танки Pz. Kpfw. III, пятитонные грузовики с пехотой и грузами, штабные машины, мотоциклы и так далее. На каждом развороте правая страница отводилась для транспорта, идущего на запад, а левая – для направляющегося на восток. Плотность движения составляла порядка двухсот машин в час, так что мне было чем заняться, и я с удовольствием заполнял страницу за страницей.

К полудню движение стихло, временами дорога даже оставалась пустой. Постепенно эти промежутки удлинялись, и к двум часам дорога совсем опустела. Солнце было в зените, но жара оставалась терпимой, меня потянуло в сон. Вдали затарахтел одинокий грузовик, появился из-за поворота с солдатами в кузове, угодил в мой блокнот и проехал мимо. Я откинулся на спину и скрестил ноги, двое моих товарищей дремали, прикрыв глаза своими платками. Вдруг я почувствовал, что что-то не так: я не услышал, как, проехав мимо нас, последний грузовик c надрывом попер на дальнем подъеме. Подняв голову, я увидел, что он остановился в пятистах метрах от нас. В бинокль, сквозь жаркое марево, я наблюдал, как солдаты спрыгивают из кузова и собираются кружком. «Чай заваривают», – подумал я и потряс за плечи своих соратников. Они мгновенно проснулись и повернулись в сторону моего кивка. Я улегся обратно, а Абдул Азиз остался следить за происходящим. Через десять минут он толкнул меня. Я перевернулся на живот и в бинокль увидел две зыбкие, как мираж,