Дальнем Востоке, самолет увез мою будущую мамашу Столицу Метрополии, где ее и определили в лагерь для перемещенных лиц.

Отец был потомственным военным, поэтому о будущей профессии даже не задумывался. В семнадцать лет поступил в унтер-офицерскую школу и прошел курс общей военной подготовки в составе курсантского бата­льона. Тут как раз шарахнул Юпитер, и дальнейшее обучение накрылось медным тазом. Курсантов в полном составе определили в миротворцы. Заставили наводить порядок не только в Германии, но и по всей сошедшей с ума старушке Европе. Он выдержал несколько лет и подал в отставку, а затем эмигрировал в Метрополию. Он не понаслышке знал, что в Западной Европе ловить совсем нечего и нужно перебираться в более прохладные и сейсмически стабильные районы планеты.

Поток беженцев оказался настолько плотным, что обеспечить приемлемым жильем всех прибывающих местные власти не могли. Расселяли по любым более-менее пригодным для временного размещения объектам. Мол, «пусть пока тут поживут, а потом разберемся». Но потом уже никто ни с чем уже не разбирался, потому что поступала новая группа беженцев.

Моим будущим родителям досталась строительная бытовка. Одна на двоих.

Кто виноват в том, что разнополых граждан из двух разных стран поселили в один вагончик — неизвестно. Скорее всего, ошибся писарь, составлявший списки на расселение. Я так думаю, запутался в сложных иностранных именах и перепутал гендеры.

Ошибку нужно было исправлять, и молодая парочка отправилась качать права и требовать себе другое жилье. Они ведь даже не понимали друг друга толком, тем более не смогли ничего объяснить коменданту на жуткой смеси из английской и немецкой тарабарщины, переполненной жестикуляцией и эмоциями. Одна-единственная вызубренная наизусть фраза о том, что «разнополых граждан в одном помещении могут поселить только в том случае, если они состоят в браке», была воспринята комендантом буквально. Потребовав документы, он моментально шлепнул печати в не предназначенное для этого место на документах, черкнул короткую запись в журнал и потребовал — «проходите, не задерживайте очередь».

Так мои будущие родители оказались мужем и женой. В качестве приданного — строительная бытовка, две лавки и пара солдатских одеял. Даже ширму сделать не из чего.

Это Метрополия, по ночам прохладно; жертвовать собственное одеяло на изготовление ширмы, а потом мерзнуть всю ночь? Ну его нафиг! Лавки поставили к противоположным стенам и просто легли спать. Сил и эмоций на то, чтобы стесняться друг друга, уже не осталось. Утром нашли переводчика, согласившегося помочь бесплатно, растолковали ситуацию и вернулись к коменданту исправлять оплошность. И тут выяснилось, что развести их пока не могут, так как по закону положено «подумать» целый месяц, прежде чем разорвать брак.

А за месяц они не только подружились, но и полюбили друг друга. Поэтому разводиться внезапно передумали, сдвинули лавки в центр и спали в обнимку. Вдвоем — теплее. Морозы к тому времени ударили нешуточные, а вагончик не отапливался. Приближалась длинная и холодная зима, затянувшаяся на целых семь лет…

— А что было потом? — спросил Михаил, понимая что история подошла к концу.

Стивен пожал плечами.

— Потом начался малый ледниковый период. В бытовке жить стало невозможно, промерзла насквозь, никакая буржуйка не могла согреть. Переселились в туннель метро. Мать прошла ускоренные курсы языка и устроилась в военный госпиталь санитаркой. Отец на гражданке работу так и не нашел, снова пошел в миротворцы — наводить порядок, только теперь уже в Метрополии. Погиб, когда мне было лет пять или шесть. Я ведь его и не помню толком. А еще через десять лет и мама умерла. Подцепила в госпитале какую-то заразу, а лекарств нет…

Стивен резко замолчал и шумно сглотнул.

Несколько минут ехали молча. Мишка отчаянно сражался с рулевым колесом, а Стив молча смотрел в окно на проплывающие мимо барханы.

— Ты лучше о себе расскажи, — первым не выдержал Стивен, — а то все больше молчишь и слушаешь.

— О себе? — растерялся Михаил, — да я даже не знаю, что рассказывать…

* * *

— Прогуливаешь? — грубый, прокуренный голос незнакомца испугал Мишку. Он резко обернулся, готовясь дать стрекача, но передумал: бородатый незнакомец улыбался и вовсе не выглядел страшным или опасным.

— Ага, — честно признался Мишка, и добавил, пожав плечами, — математика.

Как будто это объясняло все.

— Понятно, — усмехнулся незнакомец и перевел взгляд на море. Некоторое время размышлял о чем-то своем, а потом пробормотал вполголоса, — эх, искупаться бы…

— Вода холодная, — запротестовал Мишка, — простудитесь.

По серому от низких грозовых туч небу с криками носились рассерженные чайки. Море казалось темно-синим, почти черным. Ветер гнал зыбь, сбивал пену и, словно рассерженный демон, с грохотом швырял на берег крупные волны. Тонкий туман брызг висел в воздухе вдоль всего побережья.

Мишка передернул плечами, понимая что окончательно продрог. И одежда наверняка отсырела.

— Да не, это я так… замечтался, — пояснил мужчина, — почти полторы тыщи кило́метров за баранкой. Вот разгрузили, покурю и назад порожняком пойду.

— Это ваша машина? — из вежливости переспросил Мишка, хотя и так догадался.

— Моя, — согласно кивнул водитель, — КАМАЗ называется.

— Больша-а-ая! — уважительно протянул Михаил.

— Так и я не маленький, — хохотнул незнакомец и протянул крепкую мозолистую ладонь для рукопожатия, — Гриша.

— А меня Мишка зовут.

— Ну что, Мишка, хочешь прокатиться?

Глупый вопрос. Да кто же откажется?

Незнакомец ухватил его за бока и поднял высоко в воздух.

— Цепляйся, постреленыш. Небось совсем продрог? Сейчас печку включу, просохнешь.

В кабине было просторно, пахло соляркой, машинным маслом, кожей и табаком. Очень здорово пахло. Просто незабываемо! Бородатый незнакомец забрался с другой стороны, громко хлопнул дверцей. Взревел мотор, выпустив клубы дыма, загудел вентилятор, и теплым воздухом обдало посиневшие от холода ноги. Огромный грузовик неспеша покатил по дороге. Мишке вдруг стало тепло и хорошо, словно рядом сидел старый и надежный друг, а вовсе не случайный знакомый.

А может быть, все дело было в грузовике?

— А хочешь за руль? — внезапно спросил Григорий.

— А можно? — недоверчиво уточнил Михаил.

— Конечно! Со мной все можно.

Он посадил Мишку перед собой, и тот немедленно вцепился в рулевое колесо.

— Я буду на педали жать, потому что ты не достанешь, а ты — рулить. Договорились?

— Ага, — согласился Мишка.

Григорий убрал руки, оставив маленькие ладошки Михаила в одиночестве на рулевом колесе, и выжал газ. КАМАЗ вдруг заревел во всю мощь и тронулся