«А вот вам… Вам, вам, вам, и вам тоже… Вам всем. Ноги в руки – и быстро бегом отсюда! Без оглядки!»

Он хорошо знал русский язык и разные фразеологические обороты.

«Куда? – изумились мы. – Да и зачем?»

Но он махнул рукой и стал собираться на встречу с Ельциным.

ГЕФТЕР. АМЕРИКАНСКИЕ ПЛАНЫ

Был известный историк и философ Михаил Гефтер, и Глеб любил его чуточку нервной сыновней любовью (Гефтер был старше его на 33 года). Помогал ему изо всех сил. Возможно, потому что Гефтер в 1970–1980-е работал вместе с Глебом в самиздатском журнале «Поиски» и всячески привечал и обучал молодого диссидента. Но мне кажется, дело не в этом или не только в этом. Историческая философия Гефтера – если изложить ее в трех словах – звучит так: «Всё очень сложно». Не хорошо, не дурно, не честно, не подло – а именно что сложно, запутанно, неясно, туманно, неопределенно и вопросительно. И вот именно за это Гефтера не любило начальство в Институте истории АН СССР. Он написал в коллективную монографию главу о Ленине, где представил вождя революции в виде мятущегося интеллигента, заплутавшего в тупиках российской истории и пытающегося – чаще всего безуспешно – найти ответы на проклятые русские вопросы «Что делать?», «С чего начать?», «Куда идти?» – и главное: «Зачем всё это?» Из-за этого текста у Института истории были большие неприятности.

Странно признаться, но я этот конфликт знал с другой стороны, а именно со стороны начальства – мой друг Саша был сыном директора Института истории академика Жукова, и я слышал о Гефтере на кухне их квартиры. О том, как Гефтер был неуживчив, упрям и глух к доводам рассудка, к уговорам не допускать крупного идеологического скандала. Гефтер стоял на своем, и скандал состоялся.

Еще смешнее признаться, но в этом конфликте я был не на стороне прогрессивного мыслителя, а на стороне руководства. Почему? Очевидно, потому что для меня – кстати, в отличие от Ленина, хи-хи! – для меня личные отношения часто бывают дороже концепций и идей.

Кстати, именно поэтому я по просьбе Глеба Павловского на целое лето (а то и на полгода, уже не помню) поселил Гефтера у себя на даче. Вот ведь как получается: Гефтера я не любил – разумеется, не как человека, а как философа: во-первых, за туманное многословие его текстов, а во-вторых, за это отчасти аморальное «всё так сложно!». Впрочем, процентов на 10 % и как человека тоже – за те неприятности, которые он доставил милейшему, умнейшему и добрейшему Евгению Михайловичу Жукову. Хотя в личном общении Гефтер был очень мил и приятен, разумеется…

Итак, вот вам типичный случай когнитивного диссонанса, решаемого в пользу дружбы. Я не люблю Гефтера (ну, скажем так – равнодушен к нему) – но Павловский – мой друг, а он любит Гефтера. Значит, я поселяю Гефтера у себя на даче.

Потом у Глеба возникла и вовсе странная идея. Он вдруг решил открыть в США представительство своего информационного агентства «Постфактум» и сделать меня представителем, начальником корпункта. Но на самом деле – агентом российского влияния – так он мне объяснял. Поскольку «Постфактум» занимался не столько сбором и обработкой информации, сколько ее созданием. Для этого Глеб собирался переселить меня в Америку. Навсегда. Разумеется, в Америке надо где-то жить. Разумеется, Павловский мне купит там дом. Но не просто так, не в подарок – а в обмен на мою дачу.

Но потом эта идея сама собою испарилась. Вместе с успехом журнала «Век XX и мир» и агентства «Постфактум». Времена менялись очень быстро, идеологические акции рушились еще быстрее, чем пару лет назад взлетали.

АДРЕС

Величие и падение журнала «Век XX и мир» обусловлено было не только динамикой «перестройки и демократизации» – что говорить об очевидном! – но и причинами совсем посторонними. Вроде бы посторонними, а на самом деле очень важными.

Адресом! Да, просто адресом, местоположением.

Когда-то раньше этот журнал, никому не интересный бюллетень Советского комитета защиты мира, ютился в офисах означенного комитета на проспекте Мира. Но вот грянула перестройка, и главред Анатолий Беляев позвал к себе работать бывшего диссидента Павловского. Павловский стал искать и приглашать новых интересных авторов.

Но решающую роль сыграл новый адрес: Пушкинская площадь.

«Век XX и мир» втерся на магический пятачок самой лучшей, самой популярной и самой прогрессивной российской прессы. Рядом, фактически в том же доме – ну ладно, в рядом стоящем корпусе того же дома, – располагались «Московские новости». Напротив, через дорогу, в минуте ходьбы – «Новое время», которое тоже было смелым и прогрессивным. В том же доме, что и «Новое время», – легендарный «Новый мир». На другой стороне площади – «Известия». В двух остановках троллейбуса, на Маяковке – «Юность», тоже яркая, резкая и смелая.

Авторы из «Известий», «МН» и «НВ» заглядывали к нам. Формировался топографический круг пишущих. Пребывание в центре новой демократической прессы – как-то влияло. Магнитное поле. Чувство «нашего квартала». Да и вообще просто так зайти – приятнее на Пушкинскую, чем на Хорошевское шоссе.

Увы! После того как наш дом взяли в реконструкцию, «Век XX» переехал в первый этаж силикатной пятиэтажки, две остановки на троллейбусе от «Полежаевской» в сторону области.

Резко упало число пишущих людей, которые заходили в редакцию просто так – «был рядом, решил заскочить». На Хорошевку ехали уже только по делу.

И дело рухнуло.

Потом Павловский все-таки добыл помещение в самом что ни на есть лакомом центре, во дворах подле Гнездниковского переулка. Очень симпатичный домик. Уютный, даже двухэтажный. Там мы после событий 3 октября 1993 года (которые называют «расстрелом парламента») печатали протестные листовки на громоздком старом ксероксе. Сережа Шаповал сделал большое двойное интервью-беседу – с ныне покойным Дмитрием Фурманом и мною. Материал назывался: «Знайте, суки, – мы не с вами!» – и был ярко антиельцинским.

Но опубликован был этот текст в «Новом времени», потому что «Век XX и мир» уже сдулся. Стал неинтересен сам по себе, как журнал, как пачка сброшюрованных листов (тем более что поменялся формат, журнал стал не как раньше был: маленькая тетрадочка, а как большая журнальная книжка). Не то, не то, не то. Уютный домик в Гнездниковском переулке не помог.

Не покидайте старых мест. А если покинули – не возвращайтесь.

ЭФФЕКТИВНАЯ ПОЛИТИКА

Мы с Павловским, однако, продолжали встречаться и перезваниваться. Однажды он пригласил меня – просто так, безо всякого дела, поболтать и кофе попить – в свой новый офис на Зубовском. Это был уже не «Постфактум», а что-то другое.