на ярость обманутой матери, которая вылила на нее все свое недовольство. Это и привело к припадку.

– Не исключаю, что рейхсфюрера это могло убедить, – согласилась Маренн. – Ведь для него Маргарет – это исчадие ада.

– Однако у Мюллера есть свидетельства, что состояние Гудрун ухудшилось еще во время беседы, – сообщил Шелленберг. – Его агент зафиксировал на пленку, как девушка несколько раз вскакивает со стула, подходит к окну, как будто ей не хватает воздуха, потом у нее начинают дрожать мускулы лица и шеи, она постоянно подносит руки к горлу, как будто чувствует удушение. Мюллер покажет тебе эту пленку, – добавил Вальтер, – но его эксперты однозначно сказали ему, что это явные признаки начала истерического припадка.

– Что ж, пожалуй, я с ними соглашусь, хотя посмотреть, конечно, надо, – откликнулась Маренн. – Но я наблюдаю Гудрун с десятилетнего возраста и хорошо знаю ее болезнь. Истерия обычно характерна тем, что у больного возникает только один навязчивый симптом, который в данный момент ему выгоден. Некоторые имитируют сердечный приступ, разного рода параличи. У Гудрун ее излюбленный прием – удушье. Ей кажется, что она задыхается, ей не хватает воздуха. Если вовремя это не остановить, ее охватывает панический страх, начинаются судороги, реальное нарушение сердцебиения, и без сильно действующих лекарств уже не обойтись. Так неоднократно бывало после ее ссор с матерью. Она жаловалась на нехватку воздуха, бросалась к окнам, пыталась выбежать на улицу. На самом деле она страдает от слишком жесткой опеки матери, которая отличается подавляющим, властным характером. Этот постоянный нажим как бы «душит» ее, лишает ее жизненного пространства, свободы действия – отсюда и симптомы. В такой ситуации для противодействия необходим сильный отец, который нейтрализует воздействие матери, но натуры вроде Маргарет фон Боден почти всегда выбирают себе в пару слабых мужчин, которыми рассчитывают деспотично управлять, а от этого в первую очередь страдают дети. Наш рейхсфюрер тоже не явился исключением. Он сам страдал от постоянного унижения и притеснений со стороны супруги и, как шутит Науйокс, «создал войска СС, чтобы от нее защититься». Скорее всего, во время разговора с фон Херфом Гудрун испытала что-то похожее на то, что она чувствует во время общения с матерью. В первую очередь презрение к ее слабости, желание ее покорить, – предположила она. – Меня это не удивляет. Я почти уверена, что, имея врожденное презрение ко всякому несовершенству, фон Херф не пощадил и дочь рейхсфюрера. Это обычный прием при такого рода эмоциональном насилии: сначала расположить к себе, ослабить защиту, а затем жестко расставить точки над «i», показав, кто есть кто и где чье место. Жертва обычно не ожидает такого оборота, она раскрывается, и удар достигает цели. Отсюда – и реакция. Сначала оцепенение, а затем ответ на боль, у каждого больного по-своему, в зависимости от клинических показаний. В случае с Гудрун это имитация удушья.

– Ты считаешь, фон Херф сделал это намеренно? – спросил Шелленберг серьезно.

– Я полагаю, он дал волю инстинкту, – ответила Маренн. – Привычка распоряжаться жизнями людей, которые находятся в полной его власти и за которых некому заступиться, которую он приобрел в последнее время в Дахау, притупила ограничительные рефлексы, которые обычно вырабатывает социум. Он привык к безнаказанности, привык не сдерживать себя. Зная, что ему не грозит никакого наказания, наоборот, подобные действия только поощряются. В обычной жизни это называется эмоциональная распущенность. И в случае с Гудрун именно она его подвела, – заключила Маренн. – Нет, я не думаю, что он намеренно желал нанести Гудрун ущерб. Это не в его интересах. Потерять расположение рейхсфюрера – для него это страшный сон, конец всех его честолюбивых надежд, крах всех планов. Никакой Кальтенбруннер ему не поможет, если Гиммлер утратит к нему доверие, более того, будет считать его врагом. Да Кальтенбруннер и заикнуться не посмеет на его счет, он просто постарается побыстрее о нем забыть. Фон Херф не может не понимать этого. Нет, я уверена, что все, что произошло, произошло случайно, – Маренн сделала паузу. – Фон Херф повел себя по привычке, он забыл, с кем имеет дело, тем более, ему было известно, что прослушку отключили. Он почувствовал себя в безопасности. И это ощущение сыграло с ним злую шутку. Он угодил в ловушку.

– Да, это верно, – согласился Шелленберг. – Его самоуверенность его явно подвела. Уверен, он успокаивает себя надеждой, что рейхсфюрер так и не узнает о том, что произошло на самом деле. Но нам этот случай дает возможность изменить расклад сил в нашу пользу в деле Гленна Миллера. Материалы, которые имеются у Мюллера, могли бы изменить отношение рейхсфюрера к фон Херфу, и это спасло бы американцу жизнь. Но к ним неплохо бы приложить обоснованный профессиональный комментарий, против которого фон Херфу нечего было бы возразить. Что ты думаешь об этом? – наклонившись вперед, Шелленберг внимательно посмотрел на Маренн.

– Я готова дать свое заключение, – быстро согласилась она. – Но в данном случае полагаю, что этого недостаточно. Поскольку я лечащий врач Миллера, фон Херф может обвинить меня в необъективности. Нужен еще кто-то, независимый эксперт. – Она задумалась.

– Де Кринис подойдет? Он психиатр, – предложил Шелленберг.

– Да, – согласилась она. – Но он мой непосредственный начальник, так что его позиция тоже уязвима. Кроме того, я полагаю, мне надо встретиться с самой Гудрун и попытаться поговорить с ней. Она мне доверяет и может рассказать о том, что произошло во время беседы с фон Херфом, как он обращался с ней.

– Я думаю, это неплохой ход, – согласился Шелленберг. – Если Гудрун лично впрямую пожалуется на фон Херфа, это подействует на рейхсфюрера. У него чувствительное сердце, и он чувствует вину перед ней.

– Тогда я сегодня же позвоню фрау Маргарет и попрошу ее дать мне возможность встретиться с Гудрун, – решительно заметила Маренн. – Не думаю, что она будет возражать. Полагаю, она и сама хотела бы, чтобы я обследовала Гудрун после встряски, которую она пережила с фон Херфом, но не звонит, так как боится рейхсфюрера. Я сама позвоню ей и предложу помощь.

– Что ж, в данном случае иметь фрау Маргарет в союзниках также было бы неплохо, – поддержал ее Шелленберг.

– Если Маргарет согласится, я сегодня же навещу ее в любое удобное для нее время, несмотря на занятость, – пообещала Маренн. – Помимо того, что я желаю спасти жизнь Гленна Миллера, меня как лечащего врача очень беспокоит состояние Гудрун. И я не могу оставить без внимания тот факт, что какой-то шарлатан тайком от меня вмешивается в процесс лечения моего пациента. Тем более – фон Херф. На примере Зельды Фицджеральд я имела горький опыт убедиться, на что он способен. Я решила для себя и даже имела честь сообщить ему лично в Вевельсбурге: я не позволю ему повторить ничего подобного, – произнесла она твердо.

– Я думаю, фон Херф тоже понимает, что ты серьезный для него соперник, и тоже готовится нанести удар, чтобы тебя нейтрализовать. Тем более что у него теперь есть такое уязвимое место, как неудачная консультация дочери рейхсфюрера. Вряд ли он сомневается, что тебе рано или поздно об этом станет известно. Поэтому нам надо торопиться, пока он не начал действовать первым, – предупредил бригаденфюрер. – Я попрошу Мюллера, чтобы он передал тебе материалы, которыми он располагает.

– Лучше всего пусть отдаст их Эльзе, – попросила Маренн. – Я заеду к ней вечером и ознакомлюсь