– Эльза Аккерман, сотрудница аппарата доктора Геббельса, не только близкий друг шефа гестапо, но и его личный агент. Чего не отнимешь у Мюллера, так это, как он умет совместить и работу, и отдых, – Шелленберг рассмеялся. – Хорошо, я так и сделаю, – пообещал он. – Как бы то ни было, история с Гудрун – это наш единственный реальный шанс изменить положение вещей, – продолжил он уже серьезно. – Так что оберштурмбаннфюреру СС Скорцени, а также его давнему товарищу штандартенфюреру СС нет никакой необходимости беспокоиться, – он усмехнулся, вспомнив о начале разговора. – Супруга рейхсфюрера СС фрау Марта нам в данном случае, конечно, не поможет. Но зато, возможно, поможет его дочь – фрейляйн Гудрун.

– Я думаю, что, когда я отправлюсь к Гудрун, я приглашу с собой Джилл.

Маренн на мгновение задумалась.

– Джилл не намного старше, у нее большой опыт в общении с разными людьми, она умеет держать себя ровно и приветливо в самых разных ситуациях, – объяснила она. – Два года назад я познакомила ее с Гудрун, когда та еще была подростком. Мне показалось, Джилл понравилась ей, и позднее я замечала, что она даже пытается копировать ее речь, манеры. В этом нет ничего удивительного. Из-за матери Гудрун живет уединенно, изолированно от общества. Но совершенно явно не хочет копировать свою мать в будущем, у них очень напряженные отношения. И у Гудрун совсем другой характер. Ей нужны образцы для того, чтобы она могла сконструировать собственный образ, и Джилл, как мне кажется, ей нравится.

– Понравится ли эта идея ее матери, вот что важно, – напомнил Шелленберг, просматривая документы, оставленные адъютантом в папке на подпись.

– Не думаю, что она решится открыто возражать мне, – предположила Маренн. – К тому же я не собираюсь сообщать ей заранее, что приеду с Джилл. Просто мы приедем вместе – и все. И спрашивается: почему я не могу приехать с дочерью? – Маренн пожала плечами. – Это же не какой-то чужой человек. Не выгонит же она Джилл с порога.

– Что ж, вполне вероятно, что твоя маленькая хитрость пройдет, – поддержал ее Шелленберг. – Думаю, что тебе виднее, как все это устроить.

– Тогда я немедленно займусь этим, – Маренн встала и направилась к двери. – И… – на пороге она обернулась, – если я договорюсь с Маргарет, не надо торопиться информировать рейхсфюрера, – она сделала паузу. – Я понимаю, что скрыть от него не удастся. Но чуть позже. Хотя бы когда я уже буду у них в доме.

– Да, ты права, – Шелленберг поднял голову. – Я скажу Фелькерзаму, чтобы он проследил за этим.

* * *

– Мама, ты не представляешь, как тяжело играть на тромбоне!

Обхватив руками спинку пустого переднего сиденья, Джилл наклонилась вперед.

– Но зато как увлекательно! – воскликнула она.

– Неужели ты пробовала?

На мгновение оторвав взгляд от дороги, Маренн посмотрела на нее с любопытством.

– У тебя что-то получилось? – поинтересовалась она мягко.

– Совершенно ничего, мама! – Джилл призналась честно и рассмеялась. – У Зилке получалось намного лучше. Во-первых это очень мощный инструмент. Когда я издала на нем первый звук, я даже испугалась, честно, – призналась Джилл. – Я думала, он пищит, как флейта, а это просто какая-то боевая труба.

– В этом нет ничего удивительного. – Маренн улыбнулась ее рассуждениям. – Ведь изначально тромбон использовался для исполнения церковной музыки и в некоторых случаях даже заменял орган.

– Вот-вот, на орган он и похож немного, – сразу откликнулась Джилл.

– Но, по-моему, у этого инструмента восхитительный звук, – заметила Маренн. – Его сразу различишь в любом оркестре, будь то симфонический или джазовый.

– Я же не спорю, я согласна, – Джилл кивнула головой. – Бесспорно, когда тромбон в руках у такого виртуоза, как Гленн Миллер, это фантастический инструмент. Он словно оживает, когда Гленн к нему прикасается. Ты бы видела, мама, как у него загорелись глаза, как он был счастлив, когда мы открыли футляр с инструментом. Он даже совершенно забыл о том, что у него еще не зажили руки и ему трудно даже держать ложку, не то что тромбон. Но он держал его, мама, и явно не чувствовал при этом никаких неудобств. Во всяком случае, не подавал нам виду, – уточнила Джилл быстро. – Когда он начал нам играть – это был восторг! – продолжила она тут же. – Даже фрау Кнобель прослезилась. Она сказала, что никогда не слышала такой проникновенной музыки, как «Серенада лунного света». А я подумала, он, конечно, думает в этот момент о своей жене, о своих детях, о своих друзьях в Америке, о том, что все они считают его погибшим и очень грустят о нем. А потом Зилке попросила его показать ей, как надо играть, точнее, напомнить, она ведь когда-то училась вместе с братом, но потом бросила, перешла на фортепьяно. И я тоже решила рискнуть, – Джилл снова рассмеялась. – Это ужас, мама! Мне было очень стыдно! Особенно в присутствии такого виртуоза, как Гленн Миллер! Ты бы слышала, мама, что это такое – моя игра на тромбоне. – Джилл поморщилась. – Фу. Конечно, Гленн объяснял мне, что и как надо делать. Но я такая неумеха, – ее голос прозвучал как-то жалобно, и Маренн не смогла сдержать улыбки. – Представь себе, что сначала я едва вообще не сломала инструмент, так как забыла его заблокировать, и кулиса чуть не отвалилась. Гленн очень разнервничался. Он сказал, что, если кулису повредить, даже самая маленькая вмятина на ней может препятствовать игре – кулиса вообще может перестать двигаться! Я просто обмерла от страха, – призналась она. – Потом там так трудно ставить пальцы. Все надо делать очень четко, не путать. А когда начинаешь играть, надо обхватить губами мундштук и быстро выдыхать воздух. И ни в коем случае не надувать щеки. А у меня именно так все и выходило, – Джилл шмыгнула носом с притворной обидой. – Я думала, щеки у меня лопнут. И я никак не могла заставить их, чтобы они оставались неподвижными. Гленн и Зилке смеялись надо мной. А я и смущалась, конечно, но в то же время это было так забавно! Время пролетело совершенно незаметно, мы много смеялись. Я наслаждалась тем, что могу вдоволь наговориться по-английски, ты же знаешь, я скучаю, если мне долго не представляется случая. А для Зилке – прекрасная практика. В общем, мы договорились, что будем приходить каждый день и брать у Гленна уроки, – сообщила она, понизив голос. – Кажется, мы ему понравились. Он даже расстроился, узнав, что обеденный перерыв закончился, и нам пора возвращаться на службу. Но мы обещали прийти завтра. Если ты, конечно, разрешишь нам, мама, – тут же уточнила она.

– Я еще посмотрю, какие там медицинские показатели после вашего визита, – с шутливой строгостью ответила Маренн. – Не стало ли пациенту хуже. Хотя уверена: все наоборот, – тут же добавила, смягчившись: – Ему необходимы положительные эмоции. Кстати, а Ральф знает, что ты теперь играешь на тромбоне? – поинтересовалась она, останавливая машину перед пропускным пунктом на аллее, ведущей к дому рейхсфюрера. – Будущая жена – тромбонист! Он каждое утро будет просыпаться под эти самые