по столу. – Так как фон Херф действует по линии «Лебенсборна» и Управления по расам и населению, Генрих и сам не в курсе этой деятельности. Он выдал все необходимые согласования, так как Дахау – это ведомство гестапо. Но у фон Херфа отдельное здание, куда доступ лагерным охранникам, и даже самому коменданту, строго запрещен. У фон Херфа собственный персонал, который всем распоряжается на территории лаборатории. Правда, и Мюллер, со своей стороны, тоже постарался поставить им препятствия. Так как повышенная смертность ему не нужна – зачем портить отчеты? – он настоял на том, чтобы отбор узников для эксперимента проходил под непосредственным контролем коменданта. И ему же подавались сведения о дальнейшей судьбе этих узников. Так вот по моей просьбе Генрих приказал проверить статистику, и вот что выдал его отдел, в ведении которого находится Дахау.

Шелленберг сделал паузу. Маренн терпеливо ждала, что он скажет дальше. Хотя она была уверена в том, что последует.

– Все, кто прошел эксперимент в лаборатории фон Херфа, были затем пущены в расход. То есть направлены в крематорий. Никто из них не остался в живых.

– Я нисколько не сомневалась в этом. – Маренн кивнула головой. – И не сомневаюсь, что подобная же печальная участь ожидает и музыканта Гленна Миллера. Потому что у фон Херфа ничего не выйдет из его затеи. Все его эксперименты – это только издевательства над живыми людьми. Но результат один: через некоторое время мозг человека, который обладает колоссальной восстановительной силой, побеждает все последствия воздействий, и человек снова становится собой, тем, кем он был прежде. Сколько может продлиться перевоплощение – несколько дней, от силы месяц. А затем убежденный коммунист снова становится тем, кто он есть, и куда фон Херфу девать этот результат его неудачного эксперимента? Как ему скрыть, что он тратит деньги рейхсфюрера впустую? Естественно, он всех этих несчастных отправляет в газовую печь за какие-то проступки, которые всегда найдутся. Еще бы – такой удар по самолюбию! Годы усиленного труда – а результата нет! Так и самому недолго оказаться в концлагере, учитывая, сколько стоят его эксперименты и какой ущерб он наносит рейху. Статистика гестапо косвенно все это подтверждает. Я даже могу представить себе, где фон Херф нахватался всех этих идей, – добавила она насмешливо. Наклонившись, она взяла сигарету из пачки, лежащей на столе. Чиркнув зажигалкой, Вальтер дал ей прикурить.

– Где-нибудь в Америке, я полагаю? – заметил он. – Когда гастролировал там с лекциями по евгенике?

– Именно так, – подтвердила Маренн. – В Принстонском университете проводились эксперименты над свиньями. Целью эксперимента было выработать методику лечения при больших кровопотерях, например, когда пациент попал в автомобильную аварию или у него тяжелые огнестрельные ранения. На основании этих экспериментов была разработана целая система мер, в которой нет ничего секретного. Я сама применяю ее в тяжелых случаях, просто мне не пришло в голову докладывать о деталях своей работы рейхсфюреру, – она усмехнулась. – Проводится анестезия, недостающая часть крови заменяется физраствором, при этом пациент находится почти в состоянии клинической смерти, температура его тела составляет всего десять градусов. В этом состоянии все поврежденные сосуды сшиваются, затем обработанная кровь возвращается в сосуды и работа сердца восстанавливается. Первые такие операции на основании принстонских разработок были проведены у нас в клинике Линкольна в Чикаго. Я не сомневаюсь, что фон Херф слышал о них и, конечно, поинтересовался, как это делается. На сегодняшний день это, конечно, непростая процедура, но, имея необходимое оборудование, с ней вполне справится более или менее подготовленный специалист. Для этого не надо строить из себя гения. А вот что касается электрического воздействия на мозг – я так понимаю, это и есть особый предмет его гордости, – Маренн сделала паузу, ее зеленоватые глаза сердито блеснули, – тут, я полагаю, на самом деле ему похвастаться нечем. Мозг человека устроен очень сложно. Это самостоятельная система электрических цепей, которые взаимодействуют друг с другом. В нем есть свои «электростанции», «линии электропередачи». Нервные стволы очень похожи на электрические провода, внутри них идет ток, а сверху – изолирующая оболочка. По этим «проводам» поступает энергия, которая обеспечивает функционирование всей системы. При блокировании определенных узлов в системе происходит сбой, и тогда вступает в действие резервный механизм, который дублирует заблокированные функции. Это происходит не сразу, не мгновенно. На это требуется время, и именно в этот период фон Херф имеет возможность рапортовать о своих успехах. Но регенерация все равно наступает, так или иначе, в той или иной форме, пока организм жив – он борется за свое существование. Он необязательно возвращается к норме. После такого рода потрясения даже, скорее всего, не возвращается. Психопатия, шизофрения – это тоже своеобразные формы регенерации, способы выживания мозга после травмы. Организм борется всеми доступными методами. Справиться с ним может только смерть, и фон Херф вынужден умерщвлять жертв своего эксперимента, чтобы замаскировать провалы и дальше получать финансирование для лаборатории. Но сколько бы он ни старался – он обречен, – заключила она жестко, стряхнув пепел в пепельницу. – Та самая природа, материя, которую, как всякий националистически мыслящий ученый, он боготворит, но в то же время стремится переделать, она же и является его главным противником, она разрушает плоды всех его усилий. Диссоциированная амнезия – то, чего добивается фон Херф, та форма амнезии, при которой забываются факты личной жизни, но сохраняется память на универсальные знания, нередко является результатом травматического воздействия, любого – психического, физического, электрического. Происходит блокирование памяти, человек впадает как бы в состояние самогипноза. Это измененное состояние сознания, в таком состоянии пациенту можно внушить все, что угодно. Это как бы своеобразное вытеснение, подмена. Но это не может работать долго. Рассчитывать на то, что человек будет столь длительное время находиться в состоянии диссоциированной амнезии, что сможет работать агентом в стане врага – это утопия. Все равно рано или поздно сработает механизм, который вернет пациенту хотя бы частично его истинные воспоминания. Толчком послужить может что угодно. Знакомый голос, знакомый предмет на столе – заряд сработает, цепочка передаст его от центра к центру, и вот пожалуйста – крах всей теории. Очень опасной теории, которая сопряжена со многими человеческими жертвами.

На столе бригаденфюрера зазвонил телефон. Вальтер Шелленберг снял трубку.

– Да, Ральф, я слушаю, – сказал своему адъютанту. – Фрау Сэтерлэнд? – он бросил взгляд на Маренн. – Да, она здесь. Что-то случилось в клинике, – сообщил он, передавая ей трубку.

– Что произошло, Ральф?

Маренн подошла к телефону.

– Фрау Сэтерлэнд, звонят из Шарите, ваша медсестра фрау Кнобель, – сообщил Фелькерзам. – Фрейляйн Джилл сейчас у раненого американца Гленна Миллера…

– Что ж, я разрешила ей, – подтвердила Маренн. – В этом нет ничего страшного. Он уже достаточно поправился для того, чтобы с ней побеседовать.

– Фрейляйн Джилл там не одна, – продолжил Фелькерзам. – Она там со своей подругой фрейляйн Зилке, которая должна быть на службе, но воспользовалась своим обеденным перерывом. И… фрау Сэтерлэнд, – барон запнулся, – Они принесли с собой… тромбон. Миллер сразу стал играть на нем. Фрау Кнобель волнуется, можно ли разрешить ему это?

– Тромбон?! – Маренн рассмеялась и взглянула на Шелленберга. Не отрываясь от бумаг, тот только изумленно приподнял брови. – Ну что ж, легкие у него уже вполне в порядке. Руки еще не зажили окончательно, но вполне справятся