прикрывают Богом свое дерьмо, а те, кто действительно верят в духовность. Считают, что она есть в каждом. Они ищут доброту. Люди, выросшие в грязи, ищут грязь везде и очень часто ею захлебываются. Не доверяют никому и ждут подвоха. Ты общаешься с проститутками, шлюхами, жадными до твоих денег, и будешь видеть это в каждой женщине.

— Ого, какие мудрые познания моей психологии. Только оно так и есть. Все женщины шлюхи. Только одни продают свою пизду за благополучие, а другие за пару буханок хлеба. Мне проще жить, потому что я принял это, а вот Никита верил в светлую любовь одной девочки и надеялся сохранить ее в своей памяти ангелом. Только вот реальность оказалась жестока, — зло усмехается он, жадным взглядом скользя по моим ногам.

Не хочу про Никиту. Не про него сейчас речь.

— Я надеюсь, что однажды появится в твоей жизни женщина, которая изменит твое мнение, — говорю я и поворачиваю голову к Ане. Но по телу проходит озноб, а дыхание перехватывает.

Потому что ее там нет.

— АНЯ! — кричу, как умею громко, сразу подбегая к небольшому обрыву и успеваю заметить только руку. Меня начинает колотить от страха. Вода не мой конек, плаваю плохо. Но, не раздеваясь, прыгаю и сразу ныряю, слушая плеск воды рядом.

Вот только я забываю, как действует на меня глубина. Как она меня любит. Слишком часто я в ней пряталась, слишком часто она меня к себе звала.

Замечаю в мутной воде, как Камиль уже тянет Аню наверх.

Хорошо. Это очень хорошо. Но воздуха все меньше.

Я делаю рывок наверх, но воспоминания глушат разум. Раз, два, три и я вспоминаю, как плохо наверху. Там мужчины и их руки готовы разорвать мою плоть, забрать мою еще не совсем испорченную душу. В ней еще есть вера в хорошее. Но здесь так спокойно. Ласковое течение несет меня все дальше, воздуха на пару секунд, и сознание медленно уходит.

Дальше.

Дальше.

В пустоту.

Такую благодатную, что впору ей отдаться. Но вдруг в руке боль вырывает меня из глубины. Кто-то вытягивает меня из воды на песчаный.

Потом пару секунд спустя солнце, одежда липнет к коже. Мужские крики. Только вот кричит не Камиль.

— Аня… — откашливаю воду, поворачиваю голову, чтобы найти взглядом девочку, но барабанные перепонки раздражает крик:

— Два часа! Два долбанных часа, а ты их чуть не угробил!

— Это случайность! — оправдывается Камиль, насквозь мокрый, как и собственно неоткуда взявшийся Никита. Вот тебе и важная работа.

Мальчишка. Но мальчишка спас меня, и, наверное, мне надо быть благодарной.

— Твое зачатие — случайность!

— Никита! — обрываю я мужскую истерику и прошу. — В машине Камиля полотенце и сухие вещи, надо принести.

— Я схожу, — вызывается Камиль, взглядом благодарит меня и уходит. Он действительно не виноват. Никто не виноват. Иногда происходят вещи от нас независящие.

Я подлезаю к свернутой клубочком Ане, что все еще покашливает, и обнимаю ее.

— Ты как, котенок?

— Это я во всем виновата. Камушек упал, и я оступилась.

— Главное ты жива, а остальное решаемо. Верно, Никит?

Я поднимаю голову, и его напряженное лицо загораживает мне солнце. Он замер статуей и не может двинуться. И слова сказать. С чего бы это?

— Никита?

— Все решаемо, ты права. Я вспылил, прости, Анют, — садится он рядом на корточки, и она сразу обнимает его за шею, утыкается и начинает хныкать. Никита смотрит на меня.

— Ты не умеешь плавать?

— Умею, когда надо, — пожимаю плечами, и невольно сердце стягивает щемящей нежностью от того, как доверчиво девочка жмется к брату.

Именно так я всегда воспринимала образ Никиты. Брата, на которого можно положиться. Это порой давало силы двигаться, бежать, сражаться. Просто фантазия о мальчике, который может вот так тебя обнять. Без сексуального подтекста.

— Никита, — подает голос Аня. — Папе нельзя говорить, а то он Алену опять ругать будет.

— Не понял. С чего бы ему ее ругать? — напрягается Никита, а мне хочется закрыть Ане рот. У них и так из-за меня отношения не очень, а если сын начнет претензии предъявлять? Опять я буду причиной?

— Аня… — предупреждающе кладу руку на детское мокрое плечико, но она продолжает.

— Папочка считает, что она плохо может на меня повлиять. И все из-за какого-то купальника. Но я не понимаю, почему? Если Алена живет с нами, значит она хорошая?

На это, столь наивное утверждение, хочется рассмеяться. Или заплакать от умиления. Ребенок видит то, что ему показывают. Если он видит картинку, он не думает, что за ней может что-то прятаться. Судя по всему, я очень быстро перестала быть ребенком. Потому что очень быстро стала видеть за фасадом гниль.

— Ты правильно говоришь. Алена очень хорошая, — огорошивает меня Никита, потому что в глазах, обращенных на меня, ни капли фальши. Вот же. Испугался, что умру, и решил изменить свое мнение? Или испугался, что трахнуть меня не сможет больше?

Или все же видел, как бросилась за Аней? Как будто могло быть иначе…

— Полотенца, — объявляет Камиль уже более серьезный, чем десять минут назад, и я ему улыбаюсь.

— Спасибо, что спас Аню.

Глава 21

— Ну а как иначе, — хмыкает он горделиво, и Никита бьет ему ребром ладони под коленку, так что ноги подгибаются, и он валится рядом.

— Вот теперь я верю в его искренность, — смеется Никита, и Аня подхватывает повышенный градус настроения. Бросается теперь на Камиля, а он укрывает ее полотенцем. А я беру свое, пакет с вещами и иду за выступ, чтобы переодеться.

Стоит мне укрыться, как тут же появляется Никита. Несколько взволнованный, но, кажется, раздраженный собственным состоянием.

Я, не стесняясь его, переодеваюсь. Потому что просить отворачиваться будет дольше. А после такого приключения тратить нервы не хочется. Да и нравится мне, когда он смотрит. Вот так. Это уже привычно. Удивляюсь больше, когда он берет полотенце и делает мне ширму от карьера.

— Зачем ты с ним поехала?

— А почему ты вернулся? — спрашиваю в свою очередь и, стянув мокрую футболку с лифчиком, поворачиваюсь к нему.

— Ну ведь я правильно сделал. Или тебе хочется стать русалкой?

— Разве твоя жизнь не стала бы проще? — вопросительно поднимаю брови и стягиваю шорты с купальными трусами, смотрю снизу-вверх. Кайфую от того, как его кроет.

Остаюсь голой. Быстро выглядываю из-за выступа. Смотрю, что Аня уже завернутая в полотенце сидит и играет в телефон Камиля, а сам он курит рядом. Разнервничался.

Возвращаюсь на голос Никиты.

— Думаешь, я желаю тебе смерти? — зло