Плиний Старший находил широкий отклик, учитывая средневековую любовь к чудесам, но его «Естественная история» была слишком большой книгой для переписывания, поэтому ее полные рукописи встречались редко. Читатели обращались скорее к «Собранию достопамятных сведений» Солина, переведенному на французский не позже 1206 года, или к такому сокращенному сборнику, как «Цветы Плиния» (Deflorationes Plinii), который Роберт из Криклейда подготовил в Англии для Генриха II, опустив названия многих мест, с которых «больше нельзя было взимать подати». Обращения к таким авторам, как Фронтин, Авл Геллий и Макробий, встречаются довольно часто. О том, как мало читали более крупные труды римских историков, мы поговорим в главе об историописании.

При оценке влияния классических авторов на рассматриваемый нами период необходимо учитывать, что большое количество цитат бралось из вторых рук: через Отцов Церкви, латинских грамматиков, из глоссариев и различных сборников выдержек. Главным среди таких источников была латинская грамматика Присциана, десять тысяч строк цитат античных авторов которой включают отрывки из Цицерона, Саллюстия и поэтов. Благодаря его выдержкам многие читатели познакомились с этими авторами. Были также антологии (florilegia) – литературный жанр, восходящий к каролингским временам, и другие книги с изящными выдержками. Среди таких антологий в качестве примера можно выделить две. Первая – это рукопись, находящаяся в Ватикане[72]; она относится к концу XII века и начинается с фрагментов «Сатурналий» Макробия, стихов Цицерона, а также афоризмов и изречений философов, за которыми следуют выдержки из писем святого Иеронима, Плиния, Апулея, речей и «Тускуланских бесед» Цицерона, «Писем» и книги «О благодеяниях» Сенеки, а в конце даются фрагменты из Авла Геллия и Эннодия и некоторых других сочинений. Другая рукопись, хранящаяся в Национальной библиотеке Франции[73], была создана примерно на одно поколение позже и содержит больше стихов, включая отрывки из Пруденция, Клавдиана, Вергилия, Стация (много), Валерия Флакка, Лукана, Овидия (очень много), Горация (значительное число), Ювенала, Персия, Марциала, Петрония, Кальпурния, Теренция (отдельные прозаические изречения), Саллюстия, Боэция, немного из Платона, Макробия, трактатов «Об обязанностях» и «О дружбе» Цицерона, Квинтилиана, многое из Сенеки, «Клада» Плавта, Сидония Аполлинария, Кассиодора и Светония.

Другим показателем интереса к классической латинской литературе в эту эпоху можно считать значительное число дошедших до нас комментариев и разборов текстов латинских авторов. Написание коротких глосс или схолий к античным произведениям было излюбленной формой литературного образования в школах. В этот период мы встречаем подобные откомментированные рукописи Горация, а аванс, выданный за создание глосс к Вергилию и Лукану, стал темой переписки между студентами в Орлеане: «Мы сделали мало глосс, и теперь мы должны отдать деньги», – кратко излагают реалии своей школьной жизни два студента из Шартра. Мы уже упоминали глоссы мастера Арнольда Орлеанского к Лукану и нескольким стихотворениям Овидия; а аналогичные заметки о Лукане, Ювенале и Персии были созданы несколько раньше близ Льежа. Мы видели, что Бернард Турский был автором комментария к первым шести книгам «Энеиды», на который, как и на многие другие комментарии того периода, оказали влияние комментарии Макробия ко «Сну Сципиона»; и что Теодорих Шартрский прокомментировал «Риторику для Геренния». Пережиток этих глоссаторских привычек старых гуманистов обнаруживается в XIII веке, когда Гильом Бретонский цитирует отрывки из языческих поэтов, чтобы объяснить наиболее сложные слова Библии.

Следует упомянуть еще об одном аспекте «возрождения классики», хотя мы и не можем обсудить его здесь должным образом, – а именно о его влиянии на народную поэзию. Хронологически перед нами период становления французской и провансальской поэзии, а значит, и других литературных традиций, на которые они оказали воздействие. Все они находились под глубоким влиянием классических предпочтений этой эпохи. Латинские поэты открыли мифологию и роман античности, образцы и темы для подражания, даже возможности для прямого перевода. Поэтому их место в «Божественной комедии» Данте и «Доме славы» Чосера основывается на обращении к ним авторов на народных языках в течение двух столетий. XII век – это время больших поэм о Трое и Фивах, об Энее и Александре, как на французском, так и на латинском языках; коротких стихов о Пелопе, Филомеле, Нарциссе, Филлиде, Пираме и Фисбе, а также других эпизодов из Овидия – великого рассказчика, чьи наставления во многом сформировали кодекс придворной любви. «Сюжеты о Риме великом» (Rome la grant)[74] перестают быть римскими, а Эней и Александр, подобно Карлу Великому, превращаются в рыцарей новой эпохи, и это участь всех литературных возрождений. Так поступили и люди нашего времени с королем Артуром, святым Иоанном и Еленой Троянской.

С современной точки зрения восприятие древних как единого целого людьми XII века было связано с отсутствием критического подхода в понимании различий между авторами. Для них древние были древними, и между самими авторами проводилось мало различий, кроме тех случаев, когда их лексика была слишком архаичной, как, например, у Плавта. Горация путали со Стацием, авторов эпохи Цицерона и Августа – с авторами Поздней империи. Впрочем, предпочтение отдавалось более кратким трудам авторов поздней эпохи, таких как Флор и Солин, или дидактикам вроде Марциана Капеллы. Христианские поэты, такие как Пруденций и Аратор, тоже высоко ценились. Однако не существовало четких границ, которые бы исключали более поздних авторов: «Эклога Феодула» каролингской эпохи была одной из популярнейших книг для начального уровня чтения, а «Товия» Матвея Вандомского, написанная в XII веке, читалась как минимум в одном университете позднего Средневековья. Автор «Битвы семи искусств» объединяет Сенеку с другим произведением XII века – «Антиклавдианом» Алана Лилльского, одновременно призывая на помощь «Грамматике» другие книги того же периода: «Александреиду» Вальтера Шатильонского и «Аврору», или «Библию в стихах», Петра Риги. Поэма «Лабиринт» объединяет этих поздних писателей с Гомером и «великими римлянами». Точно так же, как в XV веке чувство стиля не сразу достигло полного совершенства, так и проза не добралась до вершин цицероновского изящества. Еще в эпоху Чинквеченто люди могли стремиться к мастерству Туллия, чтобы достичь «в лучшем случае уровня Ульпиана».

Истина заключается в том, что, хотя гуманисты и могли ощущать определенные литературные различия между античными авторами, они не были готовы рассматривать римских писателей в их индивидуальном контексте места и времени. Их понимание истории было небезупречным – отсутствовали представления о развитии и переменах, что к тому же притуплялось почти что суеверным почитанием древних. В XII веке это благоговение пред ними распространилось на всех латинских писателей, а притягательность далекого прошлого и «величие Рима» превратили их всех в гигантов. Древние были римлянами в той же степени, что и древними. За римской литературой и латинским языком на протяжении веков стояли Рим и