что нужно знать о наркоте, пушках, тюрьме и о том, как быть мужиком. Я постоянно нуждался в его внимании, хотел проводить с ним все свое время, хотел стать им.

Но тогда у Карлисси я понимал, что должен сделать. Впервые в жизни я сказал ему «нет».

– Не могу, Гилберт.

– Просто подумай.

Он ушел, оставив на стойке деньги и наркоту. Фрэнк нашел меня на заднем дворе, сидящим в раздолбанном грузовике.

– Дэнни, ты же понимаешь, Гилберт делает то, что должен и что хочет. Это больше не для тебя.

– Он оставил мне штукарь баксов и пятьдесят граммов.

– Ты взял?

– Деньги – да. Наркоту не трогал.

Я показал Фрэнку котлету наличных.

– Хорошо. От денег отказываться тупо, – рассмеялся Фрэнк.

На одном из собраний ВНС мое внимание привлекла девушка по имени Дебби. Она носила синюю мини-юбку и белые сапоги на высоких каблуках. У нее были длинные, красивые волосы. Она была маленькой прелестницей, и ей едва исполнилось восемнадцать.

Дебби боролась с зависимостью от колес. Ей понравилась и история моего выздоровления, и я сам.

Сначала на собрания меня возил Фрэнк, но потом детвора начала делать это по очереди. Для них это было почетным делом. После очередного собрания я завел речь о покупке собственной машины, и тут Дебби сказала:

– Родители покупают мне новую тачку. Могу продать тебе старую.

У нее была красивая «импала» 59 года. Водительских прав у меня тогда не было, но она все равно дала мне порулить.

После собраний мы с ней и другими ребятами стали выбираться в «Дю-Пар» попить кофе или поужинать. Ей было спокойно со мной, хотя до этого я успел ее напугать. Я как-то ждал своей очереди на вход в бургерную, а она решила составить мне компанию и пролезла между двумя парнями. Один из них решил потереться об нее, и я одернул его:

– Эй, мудила, ты что делаешь?

– Че? Че? – затараторил он.

– Нахер иди, – отрезал я. – Сам знаешь, что.

Он подошел к своей машине и засунул руку через окно, словно доставал что-то. Я приблизился и сказал:

– Знаешь, землячок, лучше бы у тебя там была пушка, потому что у меня она точно есть.

– Че, чувак? Ты че, чувак? – опять заело у него.

– Ты облажался, сам знаешь, – сказал я.

После этого он наконец-то извинился.

Потом Дебби спросила меня:

– У тебя правда есть пистолет?

– В тот раз не было, – сказал я. Это я называю белой ложью. Хотя свои пушки я захоронил на заднем дворе дома своих родителей, это не значило, что я не знаю, где достать еще.

Она впечатлилась и с тех пор называла меня «Крепким орешком».

С родителями Дебби я познакомился на семейном вечере, который устроили в ВНС.

– Я никогда не слышала от мамы, что она меня любит, – поделилась одна девочка во время своего выступления.

Ее мать в это время сидела прямо рядом с ней.

– Но ты же знаешь, что люблю, разве этого недостаточно? – удивилась она.

– Тогда почему ты этого не говоришь?

– Ну, ты ведь и так это уже знаешь.

Я хотел придушить эту дамочку. Во мне закипела вся обида и злость, которая копилась внутри с самого детства. Я чувствовал себя плаксивым уродом, но эмоции были слишком сильными. Мои собственные предки ни разу не сказали мне, что любят меня. Такое ощущение, что родители во всем мире неспособны открыть рот и озвучить детям свои чувства.

Но старики Дебби оказались крутыми. Ее отец был важной шишкой в «Ханна-Барбера Продакшнс», где делали мультики «Джонни Квест», «Скуби-Ду» и «Мишка Йоги». Дебби работала там же иллюстратором. Родители любили ее и, в отличие от семьи Лоры, смогли полюбить и меня. Думаю, они слишком сильно боялись того, что может случиться с их дочерью, если она снова начнет употреблять. Со мной она оставалась чистой, так что и они чувствовали себя спокойнее. Мы с Дебби встречались всего несколько месяцев, когда ее мама спросила:

– Когда вы собираетесь пожениться?

Нам эта идея понравилась, так что мы быстро решились на брак. Люди часто не понимают, почему я так просто отношусь к женитьбе. Дело в том, что брак не казался мне пожизненным обязательством или таинством. Я видел в нем возможность устроить крутую вечеринку, порадовать свою женщину и просто приятно провести время.

Дебби была ангелом: любящая, счастливая, красивая, жизнерадостная. Каждый день, приходя домой с работы, она устраивала целое шоу, вручая мне картинку, которую нарисовала специально для меня. Это были милые, забавные карикатуры на нас двоих. Ее родители купили ей новую машину, как и обещали – «родстер», а я унаследовал ее «импалу». Отец моего друга Чабби, Кино, привел в порядок двигатель, а мы с Фрэнком поработали над кузовом: выправили вмятины, добавили бондо и как следует отшлифовали тачку перед покраской. Я хотел, чтобы она стала настоящей конфеткой.

Однажды я ехал по Лорель-Каньону мимо парка Фернанхелес – там тусуется много наркоманов – и увидел голосующего на обочине парня. Я понятия не имел, кто он такой, просто захотел похвастаться машиной.

Я тормознул, и когда парень подошел к пассажирской двери, я буквально услышал, как у него сбилось дыхание. Уже позже я понял, что с таким звуком его тело покидала надежда. Парнишка оказался Дэннисом, моим старым собратом по преступлениям. Тем самым, кто меня сдал…

– Дэнни.

Я стиснул руки на руле.

– Садись, Дэннис.

Он сел в машину, и я учуял его запах. От него воняло смертью. С минуту мы сидели молча.

– Убьешь меня? – смиренно спросил он, словно спрашивал, не угощу ли я его сэндвичем с ветчиной.

Когда меня упекли за решетку, все знали, как это произошло и что Дэннис меня сдал. В нашем мире крыс и стукачей убивали без суда и следствия. В тюрьме меня часто спрашивали:

– Хочешь, грохнем Дэнниса?

Я всегда отвечал, что сделаю это сам.

У меня был друг по имени Чарли Фасанелья, который как-то оказался в больнице в Норко, где пациентов избавляли от зависимостей. Дэннис лечился там в то же время. Однажды он созвал собрание, чтобы чем-то поделиться – это обычное дело в рехабах и психиатрических больницах. Все сели в кружок, и Дэннис начал:

– Мне сегодня нехорошо.

Тут влез мой друг Чарли:

– А знаешь, кому сейчас еще хреновее? Дэнни Трехо.

Потом он так сильно отмутузил Дэнниса, что сломал ему скулу. За это нападение Чарли осудили, и он сам рассказал мне об этом в «Соледаде».

Теперь я сидел рядом с тем, чья слабость загнала