популярен. В том же Нью-Йорке его использовали активнее, чем в Лос-Анджелесе.

Джимми знал, как я умею убеждать людей в необходимости реабилитации. Он слышал, что я был председателем реабилитационной группы в «Соледаде» и не сорвался после выхода из тюряги. Он пригласил меня работать к нему вместе с другим консультантом, Норманом Спранком, известным в ППН как Норм, а еще с парнем по имени Билл Уилсон, который отвечал непосредственно за лечение. Сам Джимми управлял финансами. Я всегда мечтал работать в полноценной реабилитационной программе. На тот момент я уже тратил львиную долю своего времени, выкладываясь на собраниях и общаясь с людьми, но настоящая работа, основанная на реальной помощи людям, стала настоящим божественным даром. В ППН я мог бы делать работу Господа да еще получать за это деньги.

Я приехал в ППН и понял, что штаб-квартира проекта – страшный кошмар наркомана на реабилитации. По кварталу шатались дилеры, у здания тусовались нарики. На входе меня встретил Джимми и сразу выдал:

– Дэнни, первое задание – очистить квартал.

Джимми нанял меня вовсе не из-за моего чудесного дара убеждения, так же, как и Левитофф в свое время видел во мне не просто соседа по квартире. Джимми нужна была грубая сила, чтобы расчистить пространство для клиентов. Я присвистнул, чтобы привлечь внимание народа на улице.

– Все быстро пошли нахер отсюда!

Один барыга не прислушался к моему призыву. Я с первого взгляда понял, что он сидевший, да и он тоже быстро признал во мне своего.

– Эй, землячок, – позвал я. – Ты же не хочешь вернуться за решетку за это дерьмо? Делай, что должен, просто отойди на три квартала дальше. Нам у реабилитационного центра этого дерьма не надо.

Он смерил меня взглядом.

– Лады, мужик. Только ради тебя.

Я убил полтора дня, но все-таки расчистил четыре квартала вокруг здания от барыг и наркош. Норма это впечатлило.

– Джимми говорил, что эта работенка точно под тебя.

– Он был прав.

Большую часть моего рабочего дня в ППН занимал прием новых пациентов и их транспортировка в государственную больницу в Норуолке. Я был единственным сотрудником с автомобильной страховкой, поэтому мне доверяли клиентов. Во время этих часовых поездок я становился для них кем-то вроде социального работника или психиатра. Доктор Беркман, мой психиатр в «Сан-Квентине», говорил мне:

– Дэнни, в мире нет психиатра, который способен помочь человеку, если тот сначала сам не решит свою проблему с наркотиками.

Когда встречаются два наркомана, происходит волшебство общения. Мы разговариваем друг с другом без лишних сюсюканий. Тебе не врут, и ты не врешь в ответ. Большинство пациентов знали, что я вел чистую жизнь по эту сторону решетки. Я был живым доказательством того, что с дряни можно слезть и стать лучше. Я никогда не настаивал на беседах, ни один наркоман не захочет непрошеного сеанса психотерапии. Я просто предлагал:

– Поехали куда-нибудь, перекусим и отдохнем.

Обычно после этого пациенты открывались, их всего-то надо было хорошенько накормить. Блинчики творят чудеса.

Дополнительно я развозил пациентов по судебным заседаниям. Однажды я пришел на работу в костюме, и Джимми Пенья спросил, какого хрена я так вырядился.

– Эй, землячок, разве ты не знаешь, что костюм – это язык зала суда? – спросил я.

Когда участники процесса приходили на заседания, одетые как чмыри, суд относился к ним, как к отбросам. А я мог спокойно попросить судью освободить своего пациента под мою ответственность просто потому, что был в костюме.

Чтобы выглядеть еще солиднее, я сделал себе ламинированный бейдж с фотографией и логотипом ППН. Богом клянусь, почти все офицеры в суде, увидев мой бейдж, принимали меня за агента ФБР. Однажды я пришел в суд за клиентом, и охрана впустила меня без обыска. Я не понимал, что происходит, пока один из них не заговорил со мной на копском сленге, думая, что я федерал.

Удивительно, но костюм и ламинированная карточка открывают большинство дверей. В 2001 году, например, преступник по имени Кевин Паллум вышел с заседания по обвинению в умышленном убийстве и спокойно прошел мимо охраны на улицу – в гражданской одежде и с бейджиком, на котором было фото Эдди Мерфи в образе доктора Дулиттла.

В другой раз я забирал пациента из суда, чтобы отвезти его в Норуолк, когда ко мне повернулся легавый и спросил:

– Трехо, заковать его?

– Не, – отмахнулся я. – Я справлюсь.

Пациентом был чувак, с которым я как-то сидел. Он с удивлением на меня посмотрел.

– Какого черта это было?

– За федерала меня принял, – ответил я, и мы поржали.

Тогда же Билл Уилсон и Норм представили меня доктору Дорру, который управлял «Западной тихоокеанской медицинской корпорацией». Доктор Дорр открыл свою первую метадоновую реабилитационную клинику в Глендейле и хотел, чтобы я работал с ним. У меня не было никаких рекомендаций, но оказалось, что они никому и не нужны. В 70—80-е годы людей больше интересовали результаты твоей работы, а не формальные бумажки. Мы помогали зависимым слезть с иглы, и только это имело значение.

Я продал свою долю в компании по покосу газонов Дэнни Левитоффу и посвятил все свое время реабилитационной работе. Я выходил на улицы и разговаривал со знакомыми барыгами. Многие их клиенты были бездомными и жаловались, что у них нет денег на дозу. Самых жалких дилеры отправляли ко мне. Один барыга навел меня на дом потенциальных пациентов, и там я нашел двух чуваков – Малыша Джо и Томми Эндрюса, которых когда-то знал. Они дремали прямо на пороге, из вен на руках торчали шприцы. Я их разбудил.

– Встаем и вперед! – приказал я.

– Куда?

– В больничку, землячок.

– Ладно, Дэнни. Дай только еще разок ширнусь, – Томми зашарил по порогу в поисках шприца.

– Он у тебя в руке.

– Ох, черт, точно! Ты прав.

Глава 10. Одна дома, 1975—76

Хоть я и помогал людям, херовым мужем от этого быть не переставал. Я оправдывал себя тем, что делаю добро для других и поэтому могу быть эгоистом в личной жизни. Дебби вытащила короткую спичку. Длинные я оставил для других женщин, которые ждали меня по всему городу. Две жили вместе в квартире на бульваре Ван-Нэйс. Они с удовольствием делили меня между собой и заботились обо мне. Если нам нужны были деньги, они танцевали голяком в клубах Окснарда и приносили домой полные карманы налички. Я жил двойной жизнью, следуя принципу «Одна баба дома, одна на улице». Только в моем случае на улице меня ждали не меньше трех-четырех цыпочек.

Мое