сбивать мои приступы ярости, которые часто случались в первые годы после моей отсидки.

Еще в детстве я научился превращать свой стыд в ярость, все уроки по управлению гневом мне преподавал Гилберт, а это все равно что учиться у великана ходить на цыпочках. Как-то раз, когда я вернулся из природоохранного лагеря, мы с ним сидели в баре «Куколка» с двумя дамочками постарше. Гилберт вышел за сигаретами, и тут на нас троих буквально рухнул огромный пьяный работяга. Он втиснулся между нами, встал ко мне спиной и начал трещать с девчонками. Они тут же ему заулыбались.

Я попросил его отвалить.

– Ну и че ты сделаешь, мудак? – огрызнулся он.

– Давай выйдем, – предложил я.

Я прошел в туалет, он – за мной. В помещение вели распашные двери, и как только он прошел через них, я завалил его быстрой комбинацией, а потом избил, как мешок с дерьмом. Он лежал на полу без сознания, но я еще был адски зол, поэтому обоссал его.

За этим меня и застал Гилберт. Он покачал головой и сказал:

– Дэнни, можно избить кого-то, и тебе спустят это с рук, но нельзя унижать соперника. Если унизишь, он будет мечтать о мести до самой смерти.

Когда мы вышли из бара, я проковылял мимо какого-то «кадиллака», и тут из него высунулся парень. Потом я услышал хлопок, и ночь перестала быть томной.

Я почувствовал, как что-то врезалось мне в грудь, и упал. «Кадиллак» тут же сорвался с места.

– Ты в порядке? – подбежал Гилберт.

Я был готов поклясться, что меня подстрелили, но с ног меня сбил всего лишь шок.

– Гилберт, надо валить.

– Что такое?

– Я обоссался, – ответил я.

Гилберт помог мне добраться до машины, мы сели и начали ржать в голос.

– Это карма, сучонок! – засмеялся Гилберт.

Тогда я услышал это слово впервые.

– Ты получил то, что заслужил. Запомни мои слова, землячок. Никогда не мочись на соперника, если уже его отмудохал. Никогда никого не унижай.

Я больше не ссал на людей после драк в баре, но моя ярость все равно всегда плавала у поверхности. Однажды я ехал по 405 шоссе недалеко от Вентуры, и какой-то мужик на «эль камино» обогнал меня, при этом подрезав. Во мне словно тумблер щелкнул. Я преследовал его десять миль по шоссе, держась вплотную. Он свернул на поворот к Уилширу, едва успев на зеленый свет. Я проскочил на красный и остался висеть у него на хвосте.

Потом он уперся в пробку, и ему пришлось остановиться. Я выбрался из машины и с воплем подскочил к его машине.

Он оказался здоровым парнем, но остался сидеть в машине, подняв руки вверх и плача:

– Погоди, погоди!

Он был так напуган, что не мог выбраться из тачки. Голосом маленького мальчика он протянул:

– У меня просто был паршивый день.

– Сейчас будет еще хуже, – прорычал я.

Но потом я посмотрел на офисных клерков, которые сгрудились на тротуаре, глядя на меня с открытыми ртами. Они были в ужасе. Я представил себя со стороны: татуированный мексиканец с безумными глазами, орущий что-то невнятное, и подумал: «Вокруг сплошные республиканцы». Потом я представил, как стою перед европейским судьей, который платит европейскому чистильщику бассейнов и ездит на «эль камино», представил пятнадцать европейских свидетелей, услышал, как обвинитель говорит:

– Ваша честь, подозреваемый – безумный мексиканец…

Я тут же понял, что ничем хорошим это для меня не закончится.

Сэм знал, как меня успокоить. Там, где Гилберт говорил, что делать после того, как я кого-то избил, Сэм смотрел на шаг вперед. Мы как-то стояли у него на кухне, и он сказал:

– Как по мне, если чувака не стоит убивать, то и в драку с ним влезать не надо. А если драться с ним не стоит, то и расстраиваться из-за него себе дороже. А раз уж ты не грустишь, принеси-ка мне из холодильника газировки.

Я понял, что изменился, когда меня в очередной раз подрезали на дороге. Вместо того чтобы погнаться за ублюдком, я пожал плечами и мельком подумал, что водила точно куда-то спешит.

Мне было просто признаться себе, что у меня проблемы с алкоголем и наркотиками. Следующим шагом стало осознание, что в мире есть нечто сильнее меня. Казалось бы, что может быть проще? Но я был эгоцентристом, живущим на собственной силе воли, и никак не мог соотнести Бога своего детства с «силой, превосходящей твою».

Чтобы помочь мне прийти к этому осознанию, Сэм Харди иногда вытаскивал меня на пляж и говорил:

– Попробуй остановить хотя бы одну из этих волн. Даже океан сильнее тебя, дружище.

Он совсем не прозрачно напоминал мне, что планета способна выжить и без моего вклада. Например, он говорил:

– Китайцы построили Великую стену длиной в четыре тысячи миль и как-то справились без твоей помощи.

Океан, луна, горные лавины – Сэм давал мне понять, что мне не надо тащить все на своих плечах. Я научился просить Господа избавить меня от моих проблем и недостатков, но все равно хотел оставаться собой. Выбора особо не было – все остальные шкуры были уже заняты. Я молил Бога сделать меня сознательнее и научить контролировать неприглядные стороны своей личности.

Иногда Сэму сходили с рук вещи, которые со мной никто раньше не проворачивал. Однажды он ни с того, ни с сего ляпнул:

– Люблю тебя, Дэн.

Этим он застал меня врасплох.

– Какого хера тебе надо? – спросил я.

– А какого хера у тебя есть?

– Тебе, кроме члена, похвастаться нечем, а мне как-то и своего хватает.

– Да что с тобой не так, Дэн? Каждый раз, когда ты слышишь слово «люблю», сразу думаешь, что сейчас кого-то трахнут. У тебя за душой тоже нет ничего, кроме отмотанного срока, мне и своего хватает. Твоя вонючая жопа мне точно не нужна.

– Но признай, что задница у меня хороша.

Мы посмеялись. Отшутившись, я избежал неприятной правды, которую озвучил Сэм. До этого момента я никогда в жизни не слышал, как один мужчина говорит другому «я тебя люблю». И мне потребовались годы, чтобы сделать это самому.

Продажа инструментов была неплохим занятием, но вскоре я обработал каждый гараж и автосервис в Долине. Когда дело пошло на спад, Сэм предложил мне найти какую-нибудь работенку, где можно было бы работать руками на свежем воздухе. Так я очутился в компании по стрижке лужаек, которую держал Дэнни Левитофф, мой знакомый по ВНС. Левитофф был смазливым белым мальчиком из Долины, которого воспитывали в богатой