Таким он остался и в институте. Спортивный и замкнутый, серьезный не по годам, он сразу стал заниматься наукой, к четвертому курсу сделал пять или шесть студенческих научных работ, по новой моде был избран президентом студенческой научной ассоциации и в двадцать два года повстречался наконец при весьма глупых обстоятельствах, описанных ранее, со своим идеалом женщины. Она оказалась гораздо старше его, но никто в Женином сознании не мог с ней сравниться. Так и носил в себе этот с виду вполне современный и симпатичный молодой человек неправильную, болезненную в своей романтичности, страсть к женщине, не подходящей ему ни по положению, ни по жизненному опыту. В сущности, Женя чувствовал, что он этой женщине был по-настоящему близок лишь однажды. Это случилось в то странное лето, когда он случайно встретил ее на море.

В просторном холле отделения маленькой беззащитной группкой перед комнатой, в которой он принимал больных, сидели пациенты. Они сидели молча, пока одна женщина вдруг не сказала:

– А я слышала, что Савенко – любимый ученик Натальи Васильевны. Поэтому на время ее отсутствия нас ему и передали.

– Он еще такой молодой! – откликнулась другая пациентка.

– Да не очень он уже и молодой, – заметил сидящий в очереди мужчина. – Лет двадцать пять ему, двадцать шесть… А нас, наверное, и брать-то никто не хотел больше. Кому мы вообще нужны, смертники?

– Господи, хоть бы кто-нибудь помог! – заплакала вдруг женщина, сидевшая с краю рядом с маленькой девочкой. – Я бы все отдала, продала бы квартиру… Хоть бы парень этот смог что-нибудь сделать!

Какая-то старуха, вытащив спрятанный на иссохшей груди большой серебряный крест, исступленно его поцеловала. Все снова замолчали.

– Наталью Васильевну и в Америке знают, – через некоторое время снова начал благополучный с виду мужчина. – Мою жену оперировали в Балтиморе, – рассказал он, – так там прямо спросили, а показывались ли мы в Москве Нечаевой. А мы и ведать не ведали. Приехали из Америки – прямо сюда. А время, оказывается, уже упустили… Жена не встает больше.

И у этого с виду благополучного и денежного господина появилась такая беспомощность в лице, что все поняли – дальнейшие расспросы неуместны.

И снова все замолчали, думая каждый о своем, пока из-за двери не раздался молодой мужской голос:

– Войдите!

С кресла подхватилась первая пациентка и, тоже перекрестившись возле самых дверей, исчезла внутри. Женя начал прием и опомнился только к вечеру, когда солнце уже очертило свой путь и стало светить в окна совсем других кабинетов. Последний больной закрыл за собой белую дверь.

Институт уже опустел, а он все еще перекладывал наваленные на столе истории болезни. Как она там, в Питере? Как прошел ее доклад? Вернется, наверное, веселая, как всегда после поездок. Он неизменно, безоговорочно принимал Наталью Васильевну такой, какой она была в любой момент ее жизни – веселой или грустной. Но сейчас почему-то при мысли о ней и ее поездке у него болезненно сжалось сердце.

Мелкие капли на ветровом стекле стали сливаться сначала в такие же мелкие ручейки, потом в речки, и Вячеслав Сергеевич включил «дворники». Умная техника автоматически определила, что потоки воды не такие сильные, и включила щадящий режим работы: одно качание влево-вправо – перерыв.

«В Лаосе стрелки стеклоочистителей мельтешили бы туда-сюда с космической скоростью», – усмехнулся про себя Славик Серов.

Действительно, ливни в Лаосе не такие, как подмосковные дождики. В потоках воды на улицах запросто можно утонуть. Правда, и высыхают они быстро.

Он двигался дальше с вполне приличной скоростью. Часы на приборном щитке показывали около двух. Вячеслав Сергеевич рассчитал, что, даже если не будет торопиться, к вечеру все равно приедет в Петербург. Днем же искать по всему городу жену было бессмысленно. Гостиницу, в которой должна была остановиться жена, он знал. Наташа часто рассказывала ему про Каменный остров. Ее гостиница единственная, которая располагается поблизости от этого места. Вячеслав не думал о том, что скажет жене, когда приедет, как старался не думать и о том, что происходит между ними. Жизнь была и так достаточно сложна сама по себе, чтобы еще портить настроение в дороге подобными размышлениями. Он, правда, все время чувствовал, что ему чего-то не хватает, что он чего-то от жизни недобрал, но вместе с тем… у него было все, что он когда-то себе наметил, и Слава не знал, что бы он еще хотел.

Сейчас он наслаждался ездой, он любил управлять автомобилем. Когда они с Наташей ездили на подмосковную дачу, где жили теперь ее родители, ему всегда было жалко, что дорога в шестьдесят километров так быстро заканчивалась. Ему хотелось ехать и ехать. Теперь же Вячеслав Сергеевич удовлетворял свое желание в езде, как, бывает, радостно перебирает ногами застоявшийся в конюшне конь. Он ехал и думал, «что самое лучшее было бы, если бы жена просто посмотрела на него внимательным взглядом и все поняла сама». Такая детская фраза вертелась на языке – он не нарочно. И эта Марина сейчас ему была не нужна. Хотя потом, может быть, кто знает… Но потом – не сейчас. Ей богу, он даже соскучился по Наташе. Вот бы она взяла его под руку и предложила пойти с ней на банкет. И улыбнулась ему при встрече без слов. Да он был уверен на все сто, что Наташка и не подумает скандалить. Ведь скандал ничего бы не объяснил, только унизил бы их обоих… Разве можно объяснить что-то словами? Вот объясни, зачем он позвал Маринку? Да просто так. И если кто-то даже сказал бы Вячеславу, что просто так ничего не бывает, Слава не стал бы копать дальше. Зачем? Он любит Наташу. Наташа любит его. Он в этом уверен.

Дождь разошелся вовсю, «дворники» наконец заработали в полную силу.

– Почти как в Лаосе! – сказал он и, сам не зная чему, засмеялся.

На следующий же день после приезда в эту страну Вячеслав Сергеевич стоял у сплошь застекленной стены в вестибюле университета и наблюдал, как шумный город затоплял неожиданный тропический ливень.

«Лаос – государство в Юго-Восточной Азии, на полуострове Индокитай, площадью в 237 тысяч квадратных километров, с населением 3,7 миллиона человек», – крутились у него в голове первые строчки из пособия по ознакомлению со страной пребывания.

Горные хребты охотно впускали в долину караваны туч и долго не выпускали обратно. Сочная зелень растений, белые стены зданий, мозаичные колонны и странные, непривычные нашему взгляду крыши старинных строений – все сливалось перед ним в сплошных потоках дождя. Бесстрашные рикши, стараясь укрыться, ловко лавировали в водных стремнинах и ухитрялись не попадать в огромные водовороты. По стокам вдоль тротуаров вода неслась со скоростью горных рек.

Стояла духотища, рубашка прилипла к влажному телу. За поворотом был виден кусок бульвара – пальмы с намокшими веерами листьев, плотные темно-зеленые кусты, щедро усыпанные розовыми и оранжевыми цветами, деревья, похожие на магнолии… вообще-то Вячеславу казалось, что он отъехал только чуть-чуть дальше Сухуми.