— Угу, только на материны разносолы больше не рассчитывай! — веселилась Жанна. — Она тебя и на порог не пустит. Виданное ли дело — у близкой подруги кавалера отбить!

— Как неудобно, — огорчилась Катя. — Все я не так делаю!.. Валек заболел, а я даже увидеть его не могу. Там в больнице карантин объявили, и такая мегера всем заправляет — мимо никак не проскочишь.

— Ох, Катерина, ты меня удивляешь. — Жанна стала серьезной. — Как можно опускать руки перед всякой ерундой? Вот зачем, скажи, ты каждый раз ломишься в открытую дверь?

— Дверь как раз закрыта, и охранник стоит, — возразила Катя.

— Вот именно. Кто когда попадал в больницу с главного входа? Там вечно что-нибудь выдумают, чтобы посетителей не пускать. Нет, я, конечно, смогла бы… Но только не ты! Люди сразу чувствуют твою слабость, так что твой путь — обходной. Идешь к служебной лестнице и ждешь, когда выйдет нянька. Или санитарка, такая постарше. Даешь ей денег. Они, знаешь, не больно избалованы, всему рады, так что много не давай, сто рублей, не больше. Спросишь, как пройти к больному Кряквину, она тебя и проведет. Все просто, и нечего создавать проблему на пустом месте.

— Завтра попробую, — оживилась Катя.

Дежурная медсестра принесла Хоботову вечернюю порцию лекарств, поправила одеяло и пожелала спокойной ночи.

Стоило ей выйти из палаты, как Слон ссыпал таблетки в бумажный кулечек, чтобы спустить их в унитаз. Принимать лекарства, прописанные профессору Кряквину, он не собирался, а голубая таблетка снотворного ему сегодня была совершенно не нужна: спать этой ночью он не собирался.

В мини-госпитале наступила тишина. Та особая, настороженная тишина, какая бывает только в больнице. Тишина, которую в любую минуту может нарушить мучительный стон больного и беготня встревоженного персонала.

Не хлопали двери, не переговаривались сестры, не бродили по коридору выздоравливающие пациенты. Только негромко гудели люминесцентные светильники в коридоре и чуть слышно бормотал автоклав в процедурном кабинете.

Выждав еще полчаса, Станислав Николаевич сбросил одеяло и спустил ноги на пол. Оглянулся на дверь палаты, погасил ночник на прикроватной тумбочке и только тогда подошел к окну. Теперь его не могли видеть снаружи, а ему было неплохо видно все, что происходило за окном.

Больничный двор, несмотря на поздний час, еще не опустел.

Группами и поодиночке проходили к автобусной остановке припозднившиеся родственники больных, спешил кто-то из персонала. Торопливо прошла молодая женщина, с опаской поглядывая по сторонам, и скрылась за воротами.

Хоботов взглянул на часы. Было всего полдвенадцатого, но осенняя ночь уже полностью вступила в свои права. Одинокий фонарь с трудом разгонял мрак на узкой дорожке от больничного крыльца до ворот. Его слабого света не хватало, чтобы осветить большую часть двора, но трансформаторная будка все же выступала из тьмы. Над железной дверью морга висела тусклая лампочка в металлическом колпаке, так что ступени были достаточно хорошо видны из окна.

Хотя Хоботов и не принял снотворное, глаза его начали слипаться.

Он встряхнул головой и всмотрелся в темноту. Показалось или в темном углу двора в самом деле что-то шевелится? Слон прижался носом к стеклу, всмотрелся, да так, что от напряжения заболели глаза, и разглядел большую лохматую собаку, которая неспешно обходила больничный двор в поисках чего-нибудь съестного.

Вдруг за спиной Хоботова послышался шорох.

Он вздрогнул и оглянулся.

В дверях палаты стояла дежурная медсестра и укоризненно смотрела на пациента.

— Профессор, солидный человек! — Она покачала головой. — Знаете ведь, что после отбоя положено спать? Или вы не хотите поправиться?

— Не спится, сестра, — пожаловался Хоботов. — Я еще немного посижу и лягу.

— А что вы в темноте? Включить ночник?

— Спасибо, не нужно. Глаза устали от света.

— Может, вам еще снотворного?

— Не надо! — Хоботов демонстративно зевнул. — Я уже скоро засну.

— Смотрите, — сестра с сомнением прищурилась, — вам нужно больше отдыхать. С пневмонией шутки плохи!

Из другой палаты донесся призывный голос больного. Сестра подхватилась и скрылась за дверью.

Слон повернулся к окну.

И очень вовремя: у больничных ворот как раз показались два силуэта. Один — крупный, высокий и толстый, второй — маленький и щуплый, похожий на подростка.

— Пожаловали, — удовлетворенно пробормотал Слон и плотнее припал к окну.

Щуплый поднял голову и подозрительно оглядел больничные окна. Казалось, он почувствовал на себе чей-то взгляд. Слон испуганно отстранился, хотя и знал, что снаружи его невозможно увидеть.

Двое, крадучись, пересекали больничный двор.

Если до сих пор у Хоботова и были какие-то сомнения, теперь от них не осталось и следа. Нет, это не сотрудники больницы спешат на ночную смену, и уж точно это не поздние посетители. Это уголовники, люди Холодильника, которые пришли забрать то, что якобы спрятал Борис Минский.

Значит, Слон не ошибся. Не зря он подозревал одного из своих доверенных людей. Один из них — предатель, продавшийся Холодильнику. Оставалось выяснить, кто именно.

Двое прошли половину больничного двора, поравнялись с трансформаторной будкой и вдруг быстро свернули с дорожки и нырнули в густую тень. Значит, Утюг?

Сердце Хоботова неприятно заколотилось, защемило. Утюг — предатель? Он так доверял ему, столько для него сделал… Можно сказать, воспитал, вырастил его.

Бросив под язык шарик нитроглицерина, Слон прижался к окну, чтобы не пропустить ничего, что будет происходить.

Из дверей больницы, негромко разговаривая, вышли двое медиков в пальто, накинутых поверх халатов. Должно быть, врачи неотложки идут к машине, чтобы отправиться на вызов…

Они быстро пересекли двор и скрылись за воротами.

И в ту же минуту от трансформаторной будки отделились две тени. Толстая, большая и маленькая, как у подростка. То и дело останавливаясь и прислушиваясь к звукам ночи, они двинулись вперед.

Значит, не Утюг.

У Слона отлегло от сердца. Утюг не предатель. Но тогда предатель Цибуля?

Слон скрипнул зубами.

Цибуля всегда слишком много о себе воображал. Считал, что авторитет его недооценивает. А от самомнения один шаг до предательства.

Впрочем, пока рано делать выводы.

Может быть, эти двое — вовсе не люди Холодильника. Может, это обыкновенные воры, которые собираются чем-то поживиться в больнице. Скажем, наркоманы, нацелившиеся на здешние запасы морфия.

В глубине души Слон, конечно, знал, что это не так.

Двое прошли мимо фонаря. В желтоватом свете промелькнули лица — жирное, лоснящееся от пота, несмотря на холод осенней ночи, и худое, острое, как у крысы, изрезанное ранними нездоровыми морщинами.