Сизова ему отвечала, что травму Кишкелс получил на работе, так говорят люди, хотя сама точно не знает, но с тех пор почти болеет и никак не поправится, а последние дни так и вовсе лежал только в постели.

— Как на работе? — удивился Нексин. — Мне о таком происшествии ничего не известно… — Он сделал вид, что сокрушен услышанным; а сам стал лихорадочно соображать, что может следовать дальше. А что-то должно было последовать, в этом не было сомнения. Ему совсем ни к чему было подобное развитие событий с этим рабочим-лесорубом; дела только начали складываться не так плохо… Нужно было срочно предпринимать какие-то меры… Он стал вспоминать все детали разговора с Резником и мастером Варкентиным… От этих воспоминаний Нексина прошибло холодным потом… Вдруг ясно стал понимать, что дело не такое уж и простое, может стать и уголовным…

В это время из дому вышел мужчина примерно его же возраста. Он был одет в замшевую куртку с капюшоном на меху. Замок-молния на куртке не был застегнут до конца, оставалась открытой шея, охваченная плотно воротником черной рубашки; под воротником колоретка (белая тканевая вставка) — деталь повседневной одежды, отличающая протестантских и католических священников. Незнакомец носил длинные черные волосы, которые тщательно зачесывал назад, открывая высокий лоб, на висках они уже серебрились. Он был тщательно выбрит, и от этого казалось, что на фоне черной рубашки и темных волос лицо у него очень бледное, какое-то неживое, как у манекенов; живость лицу придавали только глаза, прятавшиеся за толстыми линзами круглых очков; из-за близорукости, приглядываясь к собеседнику, он сильно щурился. На коротком кожаном поводке незнакомец держал собаку породы ретривер, отличающейся особенным послушанием и спокойствием. Она, не дожидаясь команды хозяина, остановилась вместе с ним подле группы людей, села у его ног и так и сидела с несчастным видом, склонив голову набок, не обращая внимания ни на кого, только всматриваясь в черные ботинки своего хозяина, словно ожидая каждую секунду, что ее могут пнуть.

Нексин догадался, что из дому вышел тот самый пастор, о котором упоминали Борец и Александра. Сизова подтвердила, что это пастор Либерс. Пастор, разговаривавший до того со старухами, услышав о себе, обернулся к Нексину и Сизовой, подошел ближе, потянув за собой собаку, она не упиралась и его команду «Элизабет, сидеть!» тот час исполнила, снова покорно усевшись рядом. Пастор поздоровался кивком, потом представился коротко: «Пастор Иохан Либерс». Нексину он сразу показался человеком воспитанным и вежливым по самым первым словам приветствия, которые выговаривал слишком четко и несколько медленно, с небольшим иностранным акцентом, словно боялся, что его не поймут. Нексин назвал себя. Либерс сказал, что слышал о нем и ему очень приятно, что они познакомились, хотя не в самый подходящий момент, потому как пришел в семью Кишкелс по их просьбе, чтобы побеседовать с Эдуардом Кишкелсом. К сожалению, говорил пастор, Эдуард тяжело болен, но все же им удалось немного поговорить, теперь его повезли в больницу, и, бог даст, вернется домой. Однако, несмотря на эти слова, по тону Либерса, когда он обронил и другие слова, что больной был счастлив с ним — священником — увидеться, было понятно, что пастор причастил больного и сам не верит, что тот выздоровеет. «Что поделаешь! — сказал в заключение пастор. — Нам, людям, дано испытать многое, подчас и несправедливое, как мы считаем, к нам отношение… Но с нами Бог… Все в его воле… Он наша вера, надежда и любовь…»

Нексин внимательно слушал Либерса, стараясь не пропустить ни одного слова. Последняя фраза его ничуть не удивила, он ее слышал много раз от попов. Раньше обыкновенно иронизировал по поводу этих слов, приводя в ответ другие слова: «Бог желает этот мир таким, каков он есть; если бы он желал его лучшим для людей, то мир и был бы лучше… Значит, не желает… Если бы что-то действительно зависело от Бога и Он не хотел, чтобы на свете процветали грех и мерзости, мог бы одним мановением удалить их за пределы мира»[4] Но теперь Нексин не стал щеголять своей эрудицией, его насторожило другое: слух резанули слова «о несправедливом к людям отношении». Он почти сразу воспринял их в свой адрес, и ему даже показалось, что Либерс на этом и сделал акцент. «Выходит, Кишкелс рассказал ему об истории с травмой… Что же он сказал?.. — подумал Нексин. — Надо что-то немедленно предпринимать…»

Либерс попрощался с прихожанами, сказал, что приглашает их в воскресенье на службу. «Господин директор, — обратился отдельно к Нексину, — и вы можете к нам приходить, двери наши открыты всегда и для всех».

Нексин, продолжая думать о своем, поблагодарил, потом сказал, что постарается помочь Кишкелсу, разберется с его делом, подчеркнул при этом, что он, Нексин, человек в лесхозе новый, но сделает все от него зависящее.

К столовой Нексин подходил в настроении самом отвратительном, какое только мог испытывать, ему казалось, что оно хуже, чем тогда, когда наблюдал брошенный в огонь партийный билет. Сейчас было куда труднее. Он представил себе на миг, как осложнится его новая работа, если Кишкелс станет говорить врачам о настоящей причине травмы. Медики занесут его слова в историю болезни, затем будут вынуждены по инструкции об этом информировать правоохранительные органы, а потом и родственники рабочего сообразят, в чем дело, и также официально обратятся по поводу расследования причины болезни… И неожиданно его осенило: «Почему они должны поднять этот вопрос, а не я?.. Как сразу не сообразил?.. Ведь случай с лесорубом можно использовать против Резника!.. И чего до сих пор ломал голову над тем, как разойтись с главным инженером?..»

Нексин резко развернулся и пошел назад в дом Кишкелсов. Замысел его был прост. Он встретится в первую очередь с женой Кишкелса, потому как был уверен, что Кишкелс с нею тоже поделился о происшествии. Жене скажет, что случайно услышал от Сизовой и пастора о несчастном случае с ее мужем на работе, но ему, к сожалению, об этом ничего не известно, от него скрыли производственный случай, как от нового директора, возможно, из-за боязни наказания. Она, разумеется, подтвердит, что от мужа узнала о травме на работе. Потом возьмет у нее письменное объяснение. Будет совсем неплохо, если там все еще будет Сизова, которая, как сарафанное радио, все тут же разболтает по лесхозу. Таким образом, его авторитет в лесхозе возрастет. Резника и Варкентина он вызовет к себе и устроит им разнос, какого в этом лесхозе