упускал возможности выдать это за свою особую заботу и заслугу, чтобы его похвалили, а некоторым так и прямо говорил, что могут обратиться с благодарственным письмом к его руководству. В этом было проявление того, что теперь принято называть в современном обществе умеренной любовью к ближнему со стороны власти, что на самом деле есть просто «упражнение политиков в порядочности и милосердии, которое они делают с задней мыслью — приобретения влияния»[5].

Вот и теперь, как только Сизова кончила писать, а теща Кишкелса перечитала и подтвердила, что с ее слов написано верно, и расписалась, Нексин сказал, что немедленно даст ход заявлению, сделает все от него зависящее, чтобы разобраться с безобразиями в лесхозе и нарушителями; он обязательно наведет порядок; семья же Кишкелс может быть в нем абсолютно уверена. Нексин свернул трубочкой лист, попрощался со всеми и ушел.

К себе в контору Нексин шел быстро, но не потому, что хотел поспеть в столовую — время обеда давно прошло, короткий зимний день, тускнея в кисее сумерек, был почти на исходе, — но, чтобы вызвать Резника с Варкентиным и устроить им показную выволочку. Сам он был причастен не менее главного инженера и мастера к печальным событиям с Кишкелсом, которому ради мнимого благополучия с производственным травматизмом не оказали должную медицинскую помощь. Но после неожиданного поворота событий, Нексин, имея на свое имя заявление от тещи пострадавшего, считал сейчас и себя чуть ли не потерпевшим и имеющим все права на возмездие и справедливость. В этом он не отличался от тех, о ком принято говорить в пословице: «Громче всего говорят о грехах те, которые за собой и больше чувствуют».

Войдя в приемную, Нексин с ходу сказал Борец, чтобы немедленно вызвала Резника и Варкентина.

Однако на месте не оказалось ни одного, ни другого: Резник уехал в районный центр, до которого было тридцать километров, дом он имел там, а не в Залесье; Варкентин тоже ушел — был четверг, день, в который он топил баню. Нексина это взбесило, «праведный гнев» сразу выплеснуть не удалось; мало того, он себя почувствовал уязвленным в самое больное, ему стало казаться, что к нему, как начальнику, отнеслись с пренебрежением, потому что до конца рабочего дня оставался почти час, а в конторе лесхоза не оказалось подчиненных.

Выслушав сообщение Борец, знавшей все и обо всех, где теперь Резник, где Варкентин, директор лесхоза стиснул от злости зубы, так что загуляли под кожей скулы, и ушел к себе. Вскоре он немного поутих и вышел в приемную со словами:

— Нина Викторовна, вот вам заявление семьи Кишкелс, сделайте копии и, как хотите, немедля отнесите или отвезите их Резнику и Варкентину, а им передайте, что жду их утром у себя.

Когда Нексин ушел в свой кабинет, Борец стала читать заявление в сильной задумчивости, а как дошла до конца, побледнела, увидев резолюцию, которую Нексин написал почему-то внизу заявления: «Тов. Резнику Л. С., тов. Варкентин Р. Е. Жду Ваши письменные объяснения и предложения на этот документ. Прокуратура, получая такие заявления, некоторым сразу предлагает «сушить сухари»! Со стороны Нексина, как руководителя, это было неучтиво, если не сказать — дерзко и оскорбительно. Но, видимо, он на то и рассчитывал, хорошо зная психологию подчиненных, которые в таких случаях из-за душевного неравновесия или откровенной паники в голове слепо готовы следовать воле начальника.

Утро следующего дня превзошло все ожидания Нексина, который даже порадовался тому, что разбирательство не сделал накануне. Утром не только все работники лесхоза, но жители Залесья с подачи Сизовой или Борец, возможно, одной и другой, знали о заявлении тещи Кишкелса. Кто-то тихо переговаривался, ехидничая по этому поводу, что, мол, все равно ничего не будет, не первый раз такое происходит в лесхозе, сойдет с рук и теперь; но кто-то восхищался принципиальностью нового директора, требовал наказания виновным. В это же утро стало известно, что состояние Кишкелса резко ухудшилось, он впал в кому. Поэтому, когда ранее всегда спокойный и самоуверенный Резник в кабинет Нексина вошел не первым, как и положено по субординации, а пропустил вперед себя низенького и круглого Варкентина, вытиравшего от сильного волнения огромным, как полотенце, носовым платком толстую потную шею и розовую лысину, Нексин сразу смекнул, что они уже надломлены, что не нужно будет с ними долго дискутировать и торговаться, они примут сразу все, что он скажет и прикажет. И первое, что сказал Нексин, глядя на дрожащие руки Варкентина, державшего копию заявления Кишкелс, и такую же бумагу у Резника, было:

— Вижу, вижу!.. У меня, к вашему сведению, оригинал этого заявления, а вот от вас я жду письменных объяснений… Похоже — напрасно, не написал ни один, ни другой… Ну и что мне, коллеги, в таком случае прикажете делать?.. Придется, видимо, самому решать проблему, которую создали. Да-да! Именно вы создали, потому как отнеслись халатно к своим обязанностям, не довели до ума вопрос, с которым ко мне заходили. Как можно было не позаботиться всерьез о состоянии этого парня?.. Скрыть травму вы смогли, но не имели права бросить его на произвол, должны были позаботиться о лечении. Разумеется, здесь, перед вами, я не буду отрицать, что мне доложили о несчастном случае; и, если придется где-то объясняться, я и тогда скажу, что вы сообщили мне, как и положено руководителю, но дальше… А вот дальше вы, а не я обязаны были обо всем позаботиться, это ваши, а не мои прямые обязанности составить акт о травме на производстве. Указаний прятать от учета травму я не давал. Помните, как я сказал, что советовать легче всего, но отвечать вам! Вот и отвечайте. Ну объясните мне, почему вы этому парню нормальную медицину не организовали? Не догадались или не нашли денег? Но главное, скажу вам, господа начальники, вот что: мне совсем не нужно волнение среди рабочих лесхоза и жителей Залесья по поводу того, что администрация скрыла производственную травму ради своих интересов, бросив рабочего на произвол.

Нексин прошел несколько раз по кабинету мимо стоявших в смятении подчиненных, потом и вовсе повернулся к ним спиной и стал разглядывать чучело совы. Пауза продолжалась с минуту; наконец, Нексин, так и не обернувшись к ним, сказал:

— Можете идти! Приказ о вашем наказании я уже подготовил, ознакомьтесь и распишитесь у секретаря.

Резник с Варкентиным направились молча к выходу, но Нексин резко обернулся:

— Стойте! Вы, конечно, вправе спросить у меня: почему приказ издал до официального расследования несчастного случая?.. Отвечаю: без расследования