Он взял из ее рук, мимоходом коснувшись тонких изящных пальцев, белоснежный платок. Даже это случайное прикосновение обожгло его, заставило сердце учащенно забиться, а щеки наверняка уже пылали ярче заката.

Прижатый к разбитому носу платок едва уловимо пах ее духами. Такими же нежными и тонкими, как она сама.

— Вы ужасно храбрый! Они такие здоровенные… — девушка засмущалась и, прикрыв глаза длинными пушистыми ресницами, уставилась на снег у себя под ногами. — Спасибо вам… А знаете что, пойдемте к нам. Да, пойдемте, — обрадованно заговорила она, будто найдя удачный выход из трудной ситуации. — Папенька не простит мне, если я не приведу вас! Он непременно захочет вас отблагодарить! Ну пойдемте же, здесь совсем недалеко, к тому же вы ранены и истекаете кровью.

Кровь шла уже не так сильно, но, разумеется, отказаться от приглашения было совершенно невозможно. И в то же время принимать его казалось слегка неловко. Они незнакомы, да и что скажут ее родители, если дочь приведет к ним неизвестного юнкера с разбитым носом и в безнадежно грязной шинели.

— Пойдемте! Никаких отговорок! — заявила Нина, видя его нерешительность, и тут же, схватив за руку, повела за собой.

Он покорно шел за ней. Он пошел бы за ней куда угодно — на расстрел, в Сибирскую ссылку, в Петропавловскую крепость.

Нинин дом был действительно неподалеку. Поднявшись на крыльцо, девушка позвонила. Открывшая дверь горничная в белоснежном переднике горестно всплеснула руками:

— Ох, божечки мои!

На ее добродушном веснушчатом лице читалось такое сострадание, что он даже улыбнулся.

— Лиза, господин юнкер спас меня, — сказала Нина с явной гордостью. — Позаботься о нем, пожалуйста, а я пойду предупрежу папеньку…

— Проходите, господин юнкер! — веснушчатая горничная захлопотала вокруг него. — Как же, божечки, так случилось. Вот сюда, сюда… Давайте вашу шинель. Господин генерал будет вам благодарен за то, что вы спасли его единственную дочь… Какие времена настали! Порядочной девушке из дома боязно выйти! То хулиганы, то эти… — Лиза нахмурилась, сосредоточенно вспоминая, — студенты такие, вечно недовольные…

— Может быть, бомбисты? — предположил он, снимая шинель и радуясь, что горничная так разговорчива. У него слегка кружилась голова, и ему опять стало неловко в огромной прихожей с помпезными напольными часами, украшенными толстощекими золочеными херувимчиками.

— Вот?вот, — обрадованно закивала Лиза. — Проходите, барышня ждет. А как зовут вас, господин юнкер?…

Ловчий встряхнул головой и отступил от Полины, с искреннем интересом уставившейся на него. Происходящее не нравилось ему все больше и больше. То, что возникало перед его глазами, казалось ему эпизодами чьей?то чужой жизни. При чем тут он, Ловчий, не знающий трепета и жалости охотник, тот, кто способен без устали выслеживать жертву, играя с ней, осторожно сжимая круги, доводить ее до безумия.

Зачем все это показывают ему?! Не иначе как происки врага рода человеческого.

Ловчий отвернулся и вышел из грота, читая про себя молитву Спасителю. Вряд ли Спаситель услышит его, но помолиться все?таки стоило.

После показательной расправы над одноруким вампиром дикие заметно присмирели, однако становилось понятно, что это ненадолго. Запереть в замкнутом пространстве здоровенных ребят, давным?давно забывших, что такое дисциплина, — значит спровоцировать их на беспорядок и потасовки. Они готовы перегрызться от скуки, только дай любой мало?мальски подходящий повод. И Королева, разумеется, поняла это.

Так все мы получили разрешение на большую охоту.

Главным по охоте был назначен, разумеется, Ловчий. Королева специально в присутствии всех подтвердила его право распорядиться по своему усмотрению любым из членов подчиненной ему группы. В общем, ему даровали официальное право карать, хотя лично я почему?то думаю, что при необходимости он бы обошелся и без королевского разрешения.

Охотиться рядом с местом, где находилось наше убежище, было слишком рискованно и глупо, однако то, что, как выяснилось, охота должна состояться в окрестностях Питера, изрядно удивило меня. Зачем же так далеко? Разве у нас своей дичи недостаточно? Смысл этого действа мог быть только один: Королева хотела отвлечь внимание от Москвы и пощекотать нервы Питерскому Дому. Пусть старейшина подумает, будто первый удар дикие готовят именно на Питер. Даже если он не поверит в это, наш демарш все равно принесет плоды: Питерский Дом озаботится собственной безопасностью и не отправит в Москву, на помощь старейшине, свои силы. В общем, идея, по зрелому размышлению, показалась мне весьма и весьма разумной.

Подданные Королевы мало задумывались о цели готовящегося мероприятия. Как я, кажется, уже говорила, все их мозговые клетки пошли для наращивания мускулатуры. Зато распри тут же были позабыты, дикие показались мне детьми, забывающими обо всем и готовыми бежать куда угодно, стоит поманить их новой яркой игрушкой. Они оживленно обсуждали грядущую охоту и по?дружески крепко хлопали меня по плечу, желая удачи, без раздумья выкинув из памяти то, как гоняли меня по узким коридорам. Я снова стала для них почти что своей.

Виолу я фактически не видела. Она предусмотрительно старалась не показываться мне на глаза, но я чувствовала, что конфликт между нами отнюдь не исчерпан и решающих событий нужно ждать в самое ближайшее время. Вряд ли сейчас, под носом у Королевы. Скорее во время охоты, в Питере. Помня о том, что лучшая защита — это нападение, я сама собиралась преподнести ей хороший сюрприз.

До отправления оставалось еще пара ночей, и Ловчему, вопреки желанию, все?таки пришлось заняться моим обучением. Личный приказ Королевы обсуждению не подлежал. Как мы все знали, она весьма не любила недовольных, не отличалась сентиментальностью и была скора на расправу.

К моему изумлению, Ловчий оказался неплохим учителем, хотя, очевидно, был еще на меня зол и ограничивал общение самыми необходимыми фразами.

И вот, наконец, настало время трогаться в путь. Добраться до пункта назначения планировалось в товарных и почтовых вагонах. Самая сложная часть плана состояла в том, чтобы проникнуть на вокзал на одной из электричек, которые шли от нашей станции до Москвы.

Для того чтобы не привлекать внимание, нас разделили на небольшие группки.

Первыми должны были идти мы с Ловчим. На его нюх и скорость реакции всегда можно положиться. Остальные разбились на три группы по пять человек и получили весьма четкие и доходчивые инструкции до самой Северной столицы вести себя тише воды ниже травы.

Удостоверившись, что Виола находится в составе одной из следующих за нами групп, я покинула пещеры, которые за прошедшее время успели ужасно надоесть мне.

Всеобщий азарт по поводу большой охоты передался мне, и я ощущала радостное возбуждение и любопытство, а пока развлекалась тем, что дразнила Ловчего, читая ему отрывки из известных мне стихотворений про охоту — от Гумилева до Высоцкого. Стихотворный запас, правда, быстро исчерпался, а моя декламация, увы, не имела оглушительного успеха. Тем более обидно, что читать стихи я умела и любила и моя манера исполнения заслуживала хоть какой?то минимальной реакции. Ловчий казался истуканом, привезенным с острова Пасхи. Молчаливый и сосредоточенный, он один не выказывал никакой радости по поводу предстоящего. Странно, а я думала, что охота — его стихия.