– Пьете.

Он сдержал себя, не стал собачиться.

– Телевизор смотрим. Мое выступление.

Она хмыкнула.

– Ты у нас телезвездой стал?

– Ну… не телезвездой. Для новостей меня сегодня снимали. Три камеры. И на прежней неделе снимали.

– Наслышаны. – С какой уничижительной ухмылкой смотрела на него бывшая жена.

– Зря ехидничаешь. Попаду в депутаты, квартиру получу. Сможем разъехаться. Или ты не хочешь?

Она предпочла не отвечать.

– Николай дома? Смотрит, как вы пьете?

– Нет. Он гуляет с друзьями. – Не хотелось ему говорить правду, сообщать, что Николаша с приятелями зарабатывает, клеит листовки. – Мне туда. – Он скрылся за дверью туалета.

Избавляясь от излишнего, он с удовольствием размышлял о событиях дня сегодняшнего. «Неплохо получилось, – текла его мысль. – Столько всего. Очень даже неплохо».

– По-моему, неплохо. – Григорий покосился на главного подопечного. – Очень даже неплохо. Событие замечено. Получился толковый пиаровский ход.

Мельниченко лениво кивнул, не отрывая взгляда от экрана телевизора.

– Говорит складно.

– Заучил то, что мы для него написали, – небрежно заметил Григорий.

– Молодец… А как наши дела?

– Нормально. Первый видеоролик пойдет с будущей недели. Районные штабы работают – распространяют материалы, агитируют. Ваши поездки на ближайший месяц спланированы. Готовьтесь к выступлениям. Вы смотрели материалы, которые я вам передал?

– Что ты мне подсунул? – Брезгливость проявилась на очень важном лице. – Какого хрена мне читать про страны Балтии, про Европейский Союз и НАТО, про ситуацию на Ближнем Востоке и проблемы Калининградской области? Зачем, черт возьми?

– Вы теперь – политик, – терпеливо разъяснял Григорий. – Вы обязаны обо всём думать, всё знать. Вам будут задавать самые разные вопросы. И вам негоже отмалчиваться.

– Да ну… Чепуха! Людей волнует зарплата, цены в магазинах, порядок на улицах. И чтоб можно было выпить, потрахаться. По-моему, всё.

– Это верно. – Григорий обстоятельно кивнул. – Тем не менее, находятся индивидуумы, которым любопытно многое другое. Они себе не дают покоя, и другим. Стоит какой-нибудь встрече состояться, они тут как тут со своими дурацкими вопросами. А кандидат в депутаты не имеет права ответить: я этого не знаю, мне это не интересно. У кандидата на все должен быть ответ. Даже на вопрос: есть ли загробный мир?

Мельниченко посмотрел на него как на жалкого младенца.

– Конечно, есть. И Бог есть.

– Ну и прекрасно, – выкрутился Григорий. Сам он был атеистом, не верил в потустороннее и прочую, как он полагал, ерунду, но спорить об этом не собирался.

– Может, виски глотнем?

– Глотнем.

Употребив три порции благородной жидкости, Григорий спустился на второй этаж. Профилактический обход сотрудников штаба занял минут сорок. Принцип: никто не забыт, ничто не забыто, вновь торжествовал. Денису, молодому долговязому парню, досталось за неаккуратность. Григорий не кричал, говорил едким голосом:

– Ты понял? Еще один раз, и я накажу тебя деньгами.

Григорий никогда не грозился выгнать и не выгонял тех, кто на него работал. Глупо. Избавишься от человека, он побежит в штаб конкурентов, поделится тем, что знает. К чему давать врагам хоть какую-то информацию? Надежнее действовать экономическими рычагами. Рублем или долларом.

Было поздно, когда Григорий пришел в комнату, где работал Максим. Небрежно опустился в кресло.

– Вот, посмотри. – Максим с довольным видом протянул ему несколько больших листков. – Макет номера газеты «Искра». Будто бы орган коммунистов-ленинцев. Шедевр. Я превзошел самого себя.

Рядом с названием расположился барельеф Ленина. Чуть ниже передовая «Время не ждет, товарищи!»

«Предстоящие выборы имеют архиважное значение. – Лезли в него настырные слова. – Мы выбираем нашего защитника перед властью антинародного режима. Есть о чем задуматься трудовому человеку… Такие, как Квасов, позорят КПРФ… Хочется задать Квасову два вопроса: откуда у коммуниста Квасова было столько акций родного завода? И почему он продал свои акции капиталистам, а не отдал рабочим?»

Максим смотрел на него восторженными ожидающими глазами. А у него пропало желание читать. Пробежав по заголовкам, по фотографиям, он скороговоркой произнес:

– Всё прекрасно. Поехали, развеемся.

Максим нехотя поднялся из-за стола. Он ожидал большего. Ему хотелось насладиться удовольствием, которое должен был испытать Григорий, читая ловкие статьи, рассматривая тщательно подобранные фотографии Ленина, Сталина, коммунаров на баррикадах, Кузьмина.

Перемещение в ресторан заняло пятнадцать минут. Деловито разглядывая меню, Григорий сказал:

– Давай выпьем водки.

– Ты вроде вино любишь. И коньяк.

– Иногда хочется водки. В конце концов, мы живем в России… Пожалуй, возьму телятину с грибами.

– Скоро ложиться спать. Я возьму что-нибудь полегче. Осетрину.

Невысокий и очень важный официант подошел принять заказ.

– Хорошая водка есть? – поинтересовался Григорий.

– Есть.

– Бутылку. Соления. Телятину с грибами, осетрину. И какую-нибудь закуску, пока готовят горячее. На ваше усмотрение. – Он повернулся к Максиму. – Порой стоит выпить водки. Оттянуться… Надоедает.

– Что?

– Всё надоедает. Жизнь – гонка. Порой устаешь от самого процесса… Может, в кино завтра сходим? Глянем какой-нибудь боевик.

– Тут есть театр.

– Нет уж. Избавь меня от провинциальных театров. Лучше в кино.

Появился графинчик, кругленький, весь покрытый капельками воды. Пузатому графинчику ассистировали тарелки с соленьями, мясным и рыбным ассорти. Официант наполнил рюмки.

– Чтобы нам с тобой хотелось, – лениво проговорил Григорий.

– Что?

– Не важно, что. Важно, чтобы хотелось. Чтобы желания не покидали нас. Потому что, если исчезают желания, жизнь заканчивается.

Максим посмотрел на него с сомнением, но тоже поднес рюмку ко рту. Водка была холодная. И неплохая. Мягкая. Григорий отнял у графинчика еще одну часть содержимого.

– Давай выпьем за успех, – сказал Максим.

– Давай, – равнодушно согласился Григорий.

Когда графинчик опустел, Григорий понял, что водка не берет его. Максим был уже веселенький, а ему – хоть бы хны. Заказал еще бутылку. Она повторила судьбу первой – пятидесятиграммовыми порциями проследовала в два желудка. В итоге Максим шел к машине, изрядно покачиваясь. Едва сел на сиденье, заснул. Около гостиницы пришлось его будить, трясти за плечо. Он долго не мог понять, где он и что от него требуют. Григорий отвел его в номер. Ни к чему, чтобы московские люди, работающие на него, попадали в передряги. Заставив Максима раздеться и лечь в постель, он отправился домой. Ночной город подставлял пустые улицы. Холод обволакивал машину, согревающую свое нутро теплом от мотора.