Продолжили операцию; была выполнена холецистэктомия, ложе ушито кетгутом. Контроль гемостаза — сухо. В подпеченочное пространство установлен дренаж — трубка. Счет салфеток — все. Рана ушита послойно, наглухо. Швы на кожу. Асептическая повязка на рану. Операция завершилась благополучно.

После этого у заведующего сформировалось плохое мнение обо мне как о специалисте, несмотря на то что я пытался объяснить ситуацию и отстоять свои позиции. Конечно, он больше верил своему близкому другу. С грузом случившегося я проработал еще примерно полтора года, после чего решил уволиться и перешел в другую больницу, чтобы работать в комфортной для меня обстановке.

Вот такие случаи бывают, когда тебя подставляют и за доли секунды ты становишься плохим специалистом в глазах начальства. И неважно, сколько ты учился, сколько сил и времени вложил в свое профессиональное развитие.

Наверное, все слышали о случаях, когда врачи после операций забывали в пациентах салфетки, инструменты и другие медицинские штуки. «Как можно быть такими безответственными! За это сажать мало!» Если почитать то, что обыватели пишут под такого рода историями в новостной ленте, подобные комментарии — это самое приличное, что там можно увидеть, зачастую звучат просто проклятия и постоянное напоминание о клятве Гиппократа, правда, сомневаюсь, что люди хоть примерно понимают, о чем в ней вообще идет речь.

К сожалению, случаи неумышленного забывания инструментов в человеческом теле далеко не фантастика, а реальные казусы из хирургической практики. И происходит это не потому, что мы такие невнимательные и хотим побыстрее уйти домой, а немного по иным причинам.

Если вы когда-нибудь видели открытую брюшную полость, то вы знаете, что места там много и, так сказать, есть где разгуляться. Из-за того что в человеке полно крови (примерно пять-шесть литров) и все ткани буквально пронизаны кровеносными сосудами, при любом оперативном вмешательстве всегда имеет место кровопотеря.

Для того чтобы убрать лишнюю кровь с операционного поля, ее промакивают марлевыми салфетками, но вот незадача, когда салфетка намокает, она становиться практически невидимой в ране. Конечно, мы боремся с такого рода ошибками, в обязанности санитарки и операционной медсестры входит подсчет использованных салфеток, но случаи бывают разные, операции долгие и сложные, и иногда происходят такие неприятности.

Ну ладно, скажете вы, допустим, мокрые салфетки действительно не видны в ране, да и посчитать, куда какая салфетка улетела, сложно, но как быть с тем, что хирурги забывают в человеке целые инструменты? Они же большие! Как их можно не заметить?

Вы когда-нибудь держали в руках хирургический инструмент? Какой он? Правильно, блестящий! А если он блестящий, то он отсвечивает. В каком-то американском научно-исследовательском институте провели исследование и выяснили, что 60 процентов от общей усталости хирурга за операцию возникает из-за бликов света операционных ламп от инструментов, которые при погружении в рану из-за своей зеркальной поверхности становятся также невидимыми.

Ну точно одни дураки работают в этой медицине! Если отполированные инструменты не видно в ране, надо их сделать матовыми, и все! Безусловно, верное замечание, но все же в медицине работают не дураки. Большинство хирургических инструментов изготавливается из нержавеющей хромистой стали, но, работая над проблемой бликов от инструментов, технологи придумали изготавливать инструменты из сплавов титана. Инструменты действительно получались с красивым черным матовым покрытием, но образовалась другая проблема. Такие инструменты были очень дорогие в изготовлении, поэтому со временем от них отказались. Иногда их еще можно встретить в залежах особо бережливых операционных медсестер, но лично я в своей практике видел только один такой иглодержатель.

Предупреждая ваш вопрос: нет, просто покрасить их тоже не выйдет, поскольку одно из основных требований к инструменту — это стерильность. Их сначала замачивают в специальных растворах, моют щетками, а после автоклавируют[47] под высокими температурами. Ни одна краска не выдержит такой нагрузки.

Будучи наслышан об историях старших коллег про такого рода случаи, я всегда очень тщательно проводил ревизию операционного поля после операции, чтобы быть абсолютно уверенным, что ничего лишнего там не осталось.

Однажды на ургентной операции по поводу кишечной непроходимости произошел курьезный случай, который знатно пощекотал мне нервы.

Конец операции, я объявляю, что мы будем ушивать брюшину, операционная медсестра начинает подсчет салфеток.

— Рустам… у нас проблема. Одной салфетки не хватает, — встревоженным голосом остановила меня медсестра.

— Как это? У меня все чисто вроде… — Я снова начал смотреть в брюшной полости, проверяя все сверху донизу.

Сначала проверил я, потом еще раз ассистент, что бы уж точно все было наверняка. Санитарка еще раз пересчитала использованные салфетки. Все равно не сходится… Отодвинули все столы, заглянули под простынями — нигде нет. Анестезиолог уже начал нервничать, ведь, пока мы ищем, наркоз идет, а он уже планировал начинать выводить пациента. Мы перевернули всю операционную вверх дном, но эту маленькую салфеточку так и не нашли. Зашили, перевели в реанимацию, что уж делать. А пациентка была милая старушка 68 лет. Бегали мы вокруг нее трое суток, бесконечно меряя температуру и набирая анализы. Бабушка, конечно, была довольна таким вниманием, но спокойный сон на эти несколько дней я потерял. После операции мы сделали бабушке рентген, УЗИ, никаких признаков инородной салфетки не было. Через 10 дней стабилизированную и почти здоровую бабушку мы отправили домой. Больше пациентка не обращалась.

Как мы потом рассудили с операционной сестрой, скорее всего, изначально вместо 10 салфеток в упаковке было 9, заводской брак, а она просто на автомате посчитала их как 10.

Когда я еще учился в университете, у меня была возможность немного окунуться в мир пластической хирургии. Преподаватель по хирургии решила начать специализироваться в пластике и искала себе помощников. Как известно, студенты — это самая благодарная и почти бесплатная рабочая сила, которая с энтузиазмом и диким рвением отдается любой работе. Правда, они почти ничего не умеют, но сильно жаждут научиться. Хирургию я любил, подружился с преподавателем, и она меня пригласила ассистировать ей в частной клинике, в которой работала. Я трудился там и как операционная сестра, и как ассистент хирурга — два в одном. Пластическая хирургия меня никогда не привлекала, но как студенту мне был интересен любой опыт.

Был у нее пациент, которого она долго перевязывала и лечила гнойные осложнения после абдоминопластики[48]. Я как раз попал в один из таких приемов. Когда хирург сняла раневую повязку, в перевязочной сразу повис сладковатый запах гноя. Из анамнеза пациента я узнал, что у него в течение двух недель держалась субфебрильная температура и беспокоили боли в области послеоперационного рубца. Для того чтобы разобраться в ситуации, доктор направила пациента на УЗИ брюшной полости. На мониторе визуализировалось гипоэхогенное образование[49] в проекции послеоперационного рубца. Доктор начала нервничать и решила взять пациента на ревизию, сделать небольшой разрез в том месте и посмотреть, в чем проблема. Под местной анестезией был сделан разрез длиной около одного сантиметра.