Я уверена, что талант – это прежде всего ответственность.

Есть во мне жизненная установка, наподобие внутреннего стального троса. Имя ее «неловко». В ней вся моя сила и дисциплина. Вот хоть и страшно, а бояться как-то неловко, неловко не справиться с трудностями, неудобно не пережить болезнь. Капризничать неудобно, плакать неудобно, помереть тоже неудобно! От меня ведь другого ждут… Как я могу не оправдать ожидания?

Не приемлю необоснованный риск – по глупости или ради бахвальства. Мне «слабо» без специальных навыков на опасный трамплин. У меня все в порядке с чувством самосохранения. Я должна беречь себя, потому что не хочу огорчать любимых людей и доставлять им хлопоты. Чувство самосохранения идет во мне рядом с чувством сохранения другого. Я стараюсь подбирать слова, быть терпимой, уютной и деликатной. «Терпение и такт». И, надеюсь, я их имею.

Чувство неловкости однажды меня вытянуло с того света. Пока мама жива, пока жив хотя бы один мой друг, пока жив любимый человек – я попросту не имею права умереть. Поэтому сказала себе – «Держись!» Ведь это только грань, нарисованная линия тонкой веточкой на мокром песке, ее просто нужно перешагнуть и идти дальше…

Наверное, у меня все-таки было моральное право спеть строчку: «Мне известны все пределы». Я бы хотела, чтобы мой опыт оказался для кого-то спасательным кругом.

Я прошла через смертельный диагноз, годы инвалидности и знаю, о чем говорю: болезнь – это лишь повод для размышлений. Боль иногда является единственным доказательством того, что ты еще жив. Преодоление ее умножает меру твоей выносливости.

Теперь, когда я победила свой онкологический диагноз, я могу вспоминать о нем отстраненно, словно и не со мной это было. Могу точно заявить: никогда не надо отчаиваться, какой бы аховой ситуация не казалась.

Все началось с недомогания и ощущения сбоя в организме. Симптоматика – как из раздела медицинского учебника «Начало развития онкологического заболевания в кишечнике»: анемия, слабость, резкие боли после приема пищи. К счастью, локализация оказалась наиболее благоприятная для опухолевого роста – сигмовидная кишка. На тот момент я была студенткой педиатрической академии, поэтому кое-какое представление о медицине имела. Сопоставляя все признаки и симптомы, я догадывалась о своем диагнозе. Но признаться себе в том, что в моем кишечнике назревает катастрофа, не хватало мужества. Я не могла заставить себя пройти обследование, убедиться в правильности своих предположений. Понимала, что мне грозит ректороманоскопия – процедура не из приятных. Задаюсь вопросом, почему бы ее не сделать менее травматичной, в первую очередь психологически? Если бы люди ходили на подобные обследования, что называется, с легким сердцем, то страшных и запущенных диагнозов стало бы меньше.

Я стеснялась, не желала подвергать себя унизительной, как мне на тот момент казалось, экзекуции. Сейчас понимаю, какой это было глупостью с моей стороны! Поэтому призываю всех – обследуйтесь. Переборите свою стыдливость, страх или лень!

Сегодня уже сложно сказать, на что я надеялась, занимаясь самолечением! Глотала болеутоляющие таблетки, пила настойку чистотела и скрывала правду о своем состоянии. Боли только усиливались. Самочувствие ухудшалось. Каждый прием пищи вызывал болезненный ураган в животе. Я стала ограничивать себя в еде, терять в весе. Но обратиться к врачам по-прежнему не решалась и дотянула до момента, когда полип в кишке стал злокачественным. К врачам я все-таки попала, но уже не по своей воле…

Это случилось в июле 1997 года, находясь в гостях у друзей, я раздухарилась и на спор подняла гирю. Кишка «рванула». Где только была моя голова в тот момент? Я почувствовала, что мне нехорошо. Но даже тогда никому ничего не сказала. Поехала домой. На велосипеде. Дорога по нашим милым питерским колдобинам заняла минут сорок. Меня тошнило, колотило, в глазах темнело, заливал липкий холодный пот. Я только чудом не потеряла сознание. Кое-как добравшись до дома, почувствовала – все… кранты! Слава Богу, рядом были Динка Арбенина, Ольга Гусева и Женя Венлиг. Сразу вызвали «неотложку».

Меня привезли в дежурную больницу на Фонтанке. Широко известно, что у нас все очень размеренно и неторопливо: сначала я долго ожидала в приемном отделении, пока доктор спустился, пока подошел ко мне, пока пальпировал, пока записал – прошла вечность. Никто не подозревал, что в моем случае промедление смерти подобно. Мне было 28. В таком возрасте врачи любое недомогание живота у женщин, как правило, списывают на гинекологию. Никому и в голову не могло прийти, что у меня там – рак. Думали – девочка молодая, застудила придатки… А когда почуяли неладное – все-таки отправили меня в проктологический центр на Крестовском острове. Уже там, сделав мне пункцию, в дугласовом пространстве обнаружили гной.

На операционный стол я попала с шестнадцатичасовым каловым перитонитом, мало совместимым с жизнью. Так что было все серьезно. Но почему-то все равно первые полтора часа меня оперировали гинекологи, пытаясь найти причину перитонита в своей сфере. И только потом абдоминалисты. Они-то и обнаружили некротизированный участок в разорвавшейся сигмовидной кишке. Гистология показала аденокарциному сигмы.