– Спасибо, Людмила!

– Не за что, – выдыхает она.

Мы долго, затяжно целуемся. Я при этом бросаю несколько коротких взглядов на вид, открывающийся из окна: спешащие по своим делам студенты и студентки, преподаватели и преподавательницы даже не догадываются о том, что только что происходило в угловой комнате на четвертом этаже Д-корпуса. От этого мне становится еще кайфовей на душе. И в том удивительном обстоятельстве, что за все это время нам с Людмилой никто не помешал, я вижу руку Бога, указующий перст судьбы; знак, что и дальше всё должно быть нормально.

…Но, к сожалению, весь этот достойный Казановы секс – сейчас только мечты.

– Мне было очень хорошо с вами, Людмил, но мне надо идти! – наконец, говорю я ей. – Эшпай будет сегодня в институте?

– Она сегодня до трех, – сообщает мне Синельникова. В ее глазах вспыхивает огонек, свидетельствующий скорее всего об удовлетворенности тем фактом, что я наконец-то занялся ее проблемой.

– Ладно. Вы сейчас идите домой, если у вас других дел нет. Я сообщу вам по эсэмэс, каковы результаты.

– Хорошо, Игорь Владиславович. Но вы меня выпустите? – она улыбается лукаво и, как мне кажется, очень сексуально. Впрочем, сейчас мне всё, связанное с ней, кажется сексуальным: даже ее сумочка, которую она накинула на плечо.

– Конечно, моя дорогая! – киваю я и, вынув из пиджака ключ, подхожу к двери и делаю два поворота в замке.

Она выпархивает из аудитории. Я удивляюсь, что в том маленьком коридоре-тупике, который ведет в четыреста шестую, нет ни единого человека. Хотя и в основном коридоре шума стало заметно меньше. Наверное, кто-то уже принял зачет. И, возможно, принял его так, как это частенько делал я: по списку сданных денежных средств в помощь голодающим преподавателям Поволжья. Что ж: тем лучше.

На прощание Синельникова оборачивается ко мне:

– До свидания, Игорь Владиславович!

Поворот ее плеча мне кажется суперграциозным. Я чувствую, что умиляюсь, как пацан, глядя на нее.

– До свидания, Людмила.

Я смотрю, как она повернет за угол. Цокание ее каблуков становится все более тихим и, наконец, неразличимым на фоне доносящихся из главного коридора звуков. Тогда я закрываю дверь на ключ, вынимаю его из скважины и прислоняюсь спиной к стене. Никто сейчас не должен мешать мне пережить заново в памяти те мгновения, которыми я упивался несколько минут назад. У меня в ушах звучит музыка – песня группы «Винтаж», которую, кроме меня, никто не слышит. Но в этом-то и вся прелесть…

Неистовый зверь – мой повелитель,

Моя колыбель – твоя обитель,

И ты решил, что будет делать всё наверняка

Плохая девочка…

* * *

Через двадцать минут я поднимаюсь на второй этаж Б-корпуса и сразу натыкаюсь на «подшефную» Валиуллину.

– Игорь Владиславович, хорошо, что вы пришли! – оглоушивает она меня своим возгласом….

– …Подождите, подождите, Лейсан! – прерываю я возможный поток эмоциональных и не относящихся к делу причитаний. – Расскажите мне в точности, как всё было.

– Я захожу к нему и отдаю ту расчетку, которую вы мне дали. Со своей фамилией, естественно…

– …Дальше! – проявляю нетерпение я.

– Беру билет. Ну, естественно, я ничего не смогла по нему написать. Он меня вызывает и говорит, что за пустой листочек он может поставить только два. Я ему говорю: «Я же от Соко…» – ну, то есть от вас. А он мне говорит: «Ну, и чё?» И раз – двояк прямо в ведомость!

– М-да… – не зная, что сказать на это, протягиваю я. – Может, это у него юмор такой?

– Не знаю. Чё же мне теперь делать? – у Валиуллиной на глаза наворачиваются слезы.

– Сейчас я к нему схожу. Ждите здесь. Зачетку только свою дайте.

Она протягивает мне зачетную книжку и с надеждой смотрит на меня, поднося руку к лицу, чтобы сдержать готовый прорваться плач.

Знакомым маршрутом я сначала прохожу в двести двадцать третью аудиторию, потом ныряю за шкаф, где, как в укрепленном бункере, отсиживается Шарафеев.

– Здравствуйте, Марат Фарукович, – без особого энтузиазма я протягиваю ему ладонь, которую он пожимает с такой же мерой готовности. – Что случилось-то у вас с Валиуллиной из ВПП-1-04? Она утверждает, что вы ей два поставили, хотя она принесла вам вашу расчетку и напомнила насчет нашего разговора.

– Да. Но это вы должны были принести расчётку так, чтобы никто этого не видел. …

– А-а! Так это я должен был ее принести? Вы вроде такого не говорили…

– Ну, конечно. Она пришла на зачет вместе со всеми и, естественно, я вынужден был поставить ей двойку.

– Исправить уже никак нельзя?

– Я в ведомость поставил. Теперь только когда я заполню ее до конца, сдам и получу новую.

– А если она сейчас разрешилку возьмет?

– У них в деканате не принято так. Даже если три человека из группы осталось, все равно дают допведомость.

– А-а! Ну да, точно, – киваю я.

«Валиуллина, конечно, глупо сделала, что поперлась к нему на глазах у всех, но и он, судя по всему, просто денег терять не хочет» – шевелится у меня в мозгу очевидное заключение.

– Ладно, Марат Фарукович. Значит, вопрос лежит теперь в сугубо технической, но не принципиальной плоскости, верно?

– Нет-нет, не в принципиальной! – спешит заверить меня Шарафеев.

– Отлично. Тогда она подойдет к вам в свое время, да?

– Конечно-конечно!

– Ну, хорошо. До свидания.

Я выхожу из двести двадцать третьей аудитории и второй раз за последние две минуты почти впечатываюсь в свою клиентку. Как и следовало ожидать, она не вытерпела ожидания и решила подойти поближе, опять на глазах у прочих товарищей из своего потока.

– Так, Лейсан, пойдемте-ка туда, – я показываю рукой в конец коридора. Секунд через двадцать мы вновь останавливаемся с ней у Б-203.

– Он говорит, что поставит вам, но позже, когда у него закончится ведомость…

– Но у меня в понедельник первый экзамен, а он завтра последний день принимает! – хнычет она. – У меня не будет допуска! И он врет, я это чувствую – он просто не хочет ставить…

– …Честно говоря, Лейсан, у меня самого сложилось такое ощущение. Поэтому сейчас мы с вами сделаем финт ушами. Я пока, чтобы не сглазить, не буду объяснять вам, в чем суть. Постойте здесь минут пятнадцать-двадцать. Я скоро приду.

С этими словами я выхожу на лестницу и бегу вниз. Через несколько минут (повезло с лифтом, поднявшим меня на восьмой этаж Г-корпуса) я уже оказываюсь в деканате вечернего отделения. На мое счастье, в нем сейчас в гордом одиночестве дежурит студентка Алия Закиуллина, которая благодаря мне трижды на халяву получала экзамены, а недолюбливающая меня её напарница – дама бальзаковского возраста – куда-то отлучилась.