— Нет.

— И не слышали?

— Конечно нет.

— Ну, так увидите и услышите; да к тому же он даже у меняпросит денег взаймы! Avis au lecteur.[7] Прощайте. Разве можно жить с фамилиейФердыщенко? А?

— Отчего же нет?

— Прощайте.

И он пошел к дверям. Князь узнал потом, что этот господинкак будто по обязанности взял на себя задачу изумлять всех оригинальностью ивеселостью, но у него как-то никогда не выходило. На некоторых он производилдаже неприятное впечатление, отчего он искренно скорбел, но задачу своювсё-таки не покидал. В дверях ему удалось как бы поправиться, натолкнувшись наодного входившего господина; пропустив этого нового и незнакомого князю гостя вкомнату, он несколько раз предупредительно подмигнул на него сзади и такимобразом всё-таки ушел не без апломба.

Новый господин был высокого роста, лет пятидесяти пяти, илидаже поболее, довольно тучный, с багрово-красным, мясистым и обрюзглым лицом,обрамленным густыми седыми бакенбардами, в усах, с большими, довольновыпученными глазами. Фигура была бы довольно осанистая, если бы не было в нейчего-то опустившегося, износившегося, даже запачканного. Одет он был встаренький сюртучек, чуть не с продравшимися локтями; белье тоже былозасаленное, — по-домашнему. Вблизи от него немного пахло водкой; но манера былаэффектная, несколько изученная и с видимым ревнивым желанием поразить достоинством.Господин приблизился к князю, не спеша, с приветливою улыбкой, молча взял егоруку, и, сохраняя ее в своей, несколько времени всматривался в его лицо, как быузнавая знакомые черты.

— Он! Он! — проговорил он тихо, но торжественно: — какживой! Слышу, повторяют знакомое и дорогое имя, и припомнил безвозвратноепрошлое… Князь Мышкин?

— Точно так-с.

— Генерал Иволгин, отставной и несчастный. Ваше имя иотчество, смею спросить?

— Лев Николаевич.

— Так, так! Сын моего друга, можно сказать, товарищадетства, Николая Петровича?

— Моего отца звали Николаем Львовичем.

— Львович, — поправился генерал, но не спеша, а ссовершенною уверенностью, как будто он нисколько и не забывал, а тольконечаянно оговорился. Он сел, и, тоже ваяв князя за руку, посадил подле себя. —Я вас на руках носил-с.

— Неужели? — спросил князь; — мой отец уж двадцать лет какумер.

— Да; двадцать лет; двадцать лет и три месяца. Вместеучились; я прямо в военную…

— Да и отец был в военной, подпоручиком в Васильковскомполку.

— В Беломирском. Перевод в Беломирский состоялся почтинакануне смерти. Я тут стоял и благословил его в вечность. Ваша матушка…

Генерал приостановился как бы от грустного воспоминания.

— Да и она тоже полгода спустя потом умерла от простуды, —сказал князь.

— Не от простуды. Не от простуды, поверьте старику, Я тутбыл, я и ее хоронил. С горя по своем князе, а не от простуды. Да-с, памятна мнеи княгиня! Молодость! Из-за нее мы с князем, друзья с детства, чуть не сталивзаимными убийцами.

Князь начинал слушать с некоторою недоверчивостью.

— Я страстно влюблен был в вашу родительницу, еще когда онав невестах была, — невестой друга моего. Князь заметил и был фрапирован.Приходит ко мне утром в седьмом часу, будит. Одеваюсь с изумлением; молчание собеих сторон; я всё понял. Вынимает из кармана два пистолета. Через платок. Безсвидетелей. К чему свидетели, когда чрез пять минут отсылаем друг друга ввечность? Зарядили, растянул, платок, стали, приложили пистолеты взаимно ксердцам и глядим друг другу в лицо. Вдруг слезы градом у обоих из глаз,дрогнули руки. У обоих, у обоих, разом! Ну, тут, натурально, объятия и взаимнаяборьба великодушия. Князь кричит: твоя, я кричу: твоя! Одним словом… однимсловом… вы к нам… жить?

— Да, на некоторое время, быть может, — проговорил князь,как бы несколько заикаясь.

— Князь, мамаша вас к себе просит, — крикнул заглянувший вдверь Коля. Князь привстал было идти, но генерал положил правую ладонь на егоплечо и дружески пригнул опять к дивану.

— Как истинный друг отца вашего, желаю предупредить,. —сказал генерал, — я, вы видите сами я пострадал, по трагической катастрофе; нобез суда! Без суда! Нина Александровна — женщина редкая. Варвара Ардалионовнадочь моя — редкая дочь! По обстоятельствам содержим квартиры — падениенеслыханное! Мне, которому оставалось быть генерал-губернатором!.. Но вам мырады всегда. А между тем у меня в доме трагедия!

Князь смотрел вопросительно и с большим любопытством.

— Приготовляется брак, и брак редкий. Брак двусмысленнойженщины и молодого человека, который мог бы быть камер-юнкером. Эту женщинувведут в дом, где моя дочь и где моя жена! Но покамест я дышу, она не войдет! Ялягу на пороге, и пусть перешагнет чрез меня!.. С Ганей я теперь почти, неговорю, избегаю встречаться даже. Я вас предупреждаю нарочно; коли будете житьу нас, всё равно, и без того станете свидетелем. Но вы сын моего друга, и я вправе надеяться…

— Князь, сделайте одолжение, зайдите ко мне в гостиную, —позвала Нина Александровна, сама уже явившаяся у дверей.

— Вообрази, друг мой, — вскричал генерал, — оказывается,я-то я няньчил князя на руках моих!

Нина Александровна укорительно глянула на генерала и пытливона князя, но не сказала ни слова. Князь отправился за нею; но только что онипришли в гостиную и сели, а Нина Александровна только что начала оченьторопливо и вполголоса что-то сообщать князю, как генерал вдруг пожаловал сам вгостиную. Нина Александровна тотчас замолчала и с видимою досадой нагнулась ксвоему вязанью. Генерал, может быть, и заметил эту досаду, но продолжал быть впревосходнейшем настроении духа.

— Сын моего друга! — вскричал он, обращаясь к НинеАлександровне: — и так неожиданно! Я давно уже и воображать перестал. Но, другмой, неужели ты не помнишь покойного Николая Львовича? Ты еще застала его… ВТвери?

— Я не помню Николая Львовича. Это ваш отец? — спросила онакнязя.

— Отец; но он умер, кажется, не в Твери, а в Елисаветграде,— робко заметил князь генералу. — Я слышал от Павлищева…

— В Твери, — подтвердил генерал; — перед самою смертьюсостоялся перевод в Тверь, и даже еще пред развитием болезни. Вы были ещеслишком малы и не могли упомнить, ни перевода, ни путешествия; Павлищев же могошибиться, хотя и превосходнейший был человек.

— Вы знали и Павлищева?

— Редкий был человек, но я был личным свидетелем. Яблагословлял на смертном одре…