— До свидания, князь, и я ухожу, — сказала Аделаида. Онакрепко пожала руку князю, приветливо и ласково улыбнулась ему и вышла. На Ганюона не посмотрела.

— Это вы, — заскрежетал Ганя, вдруг набрасываясь на князя,только что все вышли, — это вы разболтали им, что я женюсь! — бормотал онскорым полушепотом, с бешеным лицом и злобно сверкая глазами; — бесстыдный выболтунишка!

— Уверяю вас, что вы ошибаетесь, — спокойно и вежливоотвечал князь, — я и не знал, что вы женитесь.

— Вы слышали давеча, как Иван Федорович говорил, что сегоднявечером всё решится у Настасьи Филипповны, вы это и передали! Лжете вы! Откудаони могли узнать? Кто же, чорт возьми, мог им передать, кроме вас? Развестаруха не намекала мне?

— Вам лучше знать, кто передал, если вам только кажется, чтовам намекали, я ни слово про это не говорил.

— Передали записку? Ответ? — с горячечным нетерпениемперебил его Ганя. Но в самую эту минуту воротилась Аглая, и князь ничего неуспел ответить.

— Вот, князь, — сказала Аглая, положив на столик свойальбом, — выберите страницу и напишите мне что-нибудь. Вот перо и еще новое.Ничего что стальное? Каллиграфы, я слышала, стальными не пишут.

Разговаривая с князем, она как бы и не замечала, что Ганя тутже. Но покамест князь поправлял перо, отыскивал страницу и изготовлялся, Ганяподошел к камину, где стояла Аглая, сейчас справа подле князя, и дрожащим,прерывающимся голосом проговорил ей чуть не на ухо:

— Одно слово, одно только слово от вас, — и я спасен.

Князь быстро повернулся и посмотрел на обоих. В лице Ганибыло настоящее отчаяние; казалось, он выговорил эти слова как-то не думая,сломя голову. Аглая смотрела на него несколько секунд совершенно с тем же самымспокойным удивлением, как давеча на князя, и, казалось, это спокойное удивлениеее, это недоумение, как бы от полного непонимания того, что ей говорят, было вэту минуту для Гани ужаснее самого сильнейшего презрения.

— Что же мне написать? — спросил князь.

— А я вам сейчас продиктую, — сказала Аглая, поворачиваясь кнему; — готовы? Пишите же: “Я в торги не вступаю”. — Теперь подпишите число имесяц. Покажите.

Князь подал ей альбом.

— Превосходно! Вы удивительно написали; у вас чудесныйпочерк! Благодарю вас. До свидания, князь… Постойте, — прибавила она, как бычто-то вдруг припомнив, — пойдемте, я хочу вам подарить кой-что на память.

Князь пошел за нею; но войдя в столовую. Аглая остановилась.

— Прочтите это, — сказала она, подавая ему записку Гани.Князь взял записку и с недоумением посмотрел на Аглаю.

— Ведь я знаю же, что вы ее не читали и не можете бытьповеренным этого человека. Читайте, я хочу, чтобы вы прочли.

Записка была очевидно написана наскоро:

“Сегодня решится моя судьба, вы знаете каким образом.Сегодня я должен буду дать свое слово безвозвратно. Я не имею никаких прав наваше участие, не смею иметь никаких надежд; но когда-то вы выговорили однослово, одно только слово, и это слово озарило всю черную ночь моей жизни истало для меня маяком. Скажите теперь еще одно такое же слово — и спасете меняот погибели! Скажите мне только: разорви всё, и я всё порву сегодня же. О, чтовам стоит сказать это! В этом слове я испрашиваю только признак вашего участияи сожаления ко мне, — и только, только! И ничего больше, ничего! Я не смеюзадумать какую-нибудь надежду, потому что я недостоин ее. Но после вашего словая приму вновь мою бедность, я с радостью стану переносить отчаянное положениемое. Я встречу борьбу, я рад буду ей, я воскресну в ней с новыми силами!

Пришлите же мне это слово сострадания (только одногосострадания, клянусь вам)! Не рассердитесь на дерзость отчаянного, наутопающего, за то, что он осмелился сделать последнее усилие; чтобы спасти себяот погибели.

Г. И.”

— Этот человек уверяет, — резко сказала Аглая, когда князькончил читать, — что слово “разорвите все” меня не скомпрометирует и не обяжетничем, и сам дает мне в этом, как видите, письменную гарантию, этою самоюзапиской. Заметьте, как наивно поспешил он подчеркнуть некоторые словечки, икак грубо проглядывает его тайная мысль. Он, впрочем, знает, что если б онразорвал всё, но сам, один, не ожидая моего слова и даже не говоря мне об этом,без всякой надежды на меня, то я бы тогда переменила мои чувства к нему и,может быть, стала бы его другом. Он это знает наверно! Но у него душа грязная:он знает и не решается; он знает и всё-таки гарантии просит. Он на верурешиться не в состоянии. Он хочет, чтоб я ему, взамен ста тысяч, на себянадежду дала. Насчет же прежнего слова, про которое он говорит в записке, икоторое будто бы озарило его жизнь, то он нагло лжет. Я просто раз пожалелаего. Но он дерзок и бесстыден: у него тотчас же мелькнула тогда мысль овозможности надежды; я это тотчас же поняла. С тех пор он стал меня улавливать;ловит и теперь. Но довольно; возьмите и отдайте ему записку назад, сейчас же,как выйдете из нашего дома, разумеется, не раньше.

— А что сказать ему в ответ?

— Ничего, разумеется. Это самый лучший ответ. Да вы, сталобыть, хотите жить в его доме?

— Мне давеча сам Иван Федорович отрекомендовал, — сказалкнязь.

— Так берегитесь его, я вас предупреждаю; он теперь вам непростит, что вы ему возвратите назад записку.

Аглая слегка пожала руку князю и вышла. Лицо ее былосерьезно и нахмурено, она даже не улыбнулась, когда кивнула князю головой напрощание.

— Я сейчас, только мой узелок возьму, — сказал князь Гане, —и мы выйдем.

Ганя топнул ногой от нетерпения. Лицо его даже почернело отбешенства. Наконец, оба вышли на улицу, князь с своим узелком в руках.

— Ответ? Ответ? — накинулся на него Ганя: — что она вамсказала? Вы передали письмо?

Князь молча подал ему его записку. Ганя остолбенел.

— Как? Моя записка! — вскричал он: — он и не передавал ее!О, я должен был догадаться! О, пр-р-ро-клят… Понятно, что она ничего не поняладавеча! Да как же, как же, как же вы не передали, о, пр-р-ро-клят…

— Извините меня, напротив, мне тотчас же удалось передатьвашу записку, в ту же минуту как вы дали, и точно так, как вы просили. Онаочутилась у меня опять, потому что Аглая Ивановна сейчас передала мне ееобратно.

— Когда? Когда?

— Только что я кончил писать в альбом, и когда онапригласила меня с собой. (Вы слышали?) Мы вошли в столовую, она подала мнезаписку, велела прочесть и велела передать вам обратно.

— Про-че-е-сть! — закричал Ганя чуть не во всё горло: —прочесть! Вы читали?

И он снова стал в оцепенении среди тротуара, но до тогоизумленный, что даже разинул рот.