У входа в жилое крыло дворца Юлиан кивает стоящему при двери часовому, которого раньше здесь не было. Мы поднимаемся по лестнице на верхний этаж, и поцелуй, что я подарила ему в отчаянной надежде развеять его подозрения, словно бы висит в воздухе между нами. Теперь я боюсь, не принял ли его Юлиан за смелое приглашение. Как он поступит, когда мы доберемся до моих комнат?

Мы останавливаемся у двери. Я понимаю: Юлиан ждет, чтобы я открыла ее. Но я твердо намерена пожелать ему доброй ночи.

— Я так рада, что ты вернулся живым и здоровым, — говорю негромко.

Он делает шаг ко мне и наклоняется, чтобы зарыться носом в мои волосы:

— Ты же знаешь, как я не люблю с тобой разлучаться. Вот и возвратился при первой возможности.

Я поднимаю руки к его груди и вожу пальцами по золотой вышивке на камзоле. Все это ради того, чтобы он не прижимался ко мне. Только на сей раз ничего не получается. Он просто не обращает внимания на мои упирающиеся руки. Его губы покидают мои волосы, спускаются ниже, ищут мой рот. Я судорожно пытаюсь придумать какой-нибудь способ обратить эту страсть против него самого… и тоже не могу. Наверное, я слишком устала, замерзла, натерпелась страху… и еще не отошла от жуткого открытия, сделанного в подземелье.

Хвала Мортейну! Дверь за моей спиной вдруг открывается, так что я едва не падаю внутрь комнаты. Юлиан вскидывает голову, его глаза полны ярости. Я быстро оглядываюсь на своего избавителя, в то же время стараясь своим телом загородить этого человека, пока Юлиан не совладает с собой.

На пороге стоит Тефани. Моя милая, неуклюжая, благословенная Тефани! Она косится на Юлиана, потом поворачивает голову ко мне и больше не сводит с меня глаз:

— Вы велели дождаться вас, госпожа.

— Верно… Спасибо тебе, Тефани.

Голос у меня спокойный и ровный, самую чуточку сдобренный насмешкой, которой, как я полагаю, ждет от меня Юлиан.

Я смотрю на него, словно извиняясь за действия бестолковой служанки. Вижу, что его ярость уже улеглась, теперь он тоже глядит на меня с легкой иронией.

— Час поздний, — говорит он. — Уверен, твоей фрейлине нужно до конца ночи хоть немного поспать. — И поворачивается к Тефани. — Можешь идти.

Я тяну руку, которую он не может видеть за складками юбки, и железной хваткой сжимаю запястье Тефани, удерживая ее на месте. Она приседает в поклоне и негромко отвечает:

— Я не думаю о сне и отдыхе, государь. Для меня великая честь в любой час служить госпоже.

— Слышал, государь-братец? — говорю я Юлиану. — Девочка готова сослужить мне любую службу и считает это за честь.

Он смотрит на меня, потом на Тефани. Я могу с точностью указать мгновение, когда он признает свое поражение в этой схватке.

— С такой преданностью не поспоришь, — произносит он наконец. — Спокойной ночи вам обеим.

Когда Юлиан удаляется, я буквально вваливаюсь в свои покои. Тут колени у меня подламываются, и я без сил оседаю прямо на пол. Я дрожу и не могу остановиться.

— Госпожа? — Простодушное личико Тефани омрачается беспокойством. — Вы в порядке?

— В полном порядке, — отвечаю я, не поднимая глаз.

Я отнюдь не уверена, что сумею сохранить невозмутимый вид.

Невзирая на такой ответ, Тефани спешит мне на помощь. Я жду града вопросов, но, к моему немалому удивлению, она не произносит ни слова. Просто берет мою ледяную кисть и принимается дышать на нее, оттирать, силясь передать толику тепла.

В ее прикосновении чувствуется столько простой, не требующей награды душевности, что у меня слезы наворачиваются на глаза. Или это таким образом аукается пережитый страх?

Юлиан в очередной раз вмешался в самый неподходящий момент, пустив прахом и все мои планы, и так трудно обретенную решимость. Хуже того — сдается, д'Альбрэ приблизил его к себе куда тесней, чем я предполагала. Кому же теперь принадлежит верность Юлиана? И до какой степени? Чего он хочет — меня уберечь или отцу нашему послужить?

А этот рыцарь! Ну и участь ему уготовили! Виселица, потрошение, четвертование… худших пыток и не выдумаешь! Его подвесят за шею, но до смерти не удавят. Веревку перережут, не дав ему ускользнуть в полное забвение. Потом вспорют живот и вытащат внутренности, заставляя несчастного смотреть. По ходу дела ему не дадут не то что умереть, даже сознание потерять. И наконец, его бросят на землю, привяжут за руки и за ноги к четырем лошадям и погонят их в разные стороны.

Меня подташнивает, и я усилием воли отгоняю от себя картину жуткой расправы. Чувствуя, что госпожу всю колотит, Тефани ненадолго отлучается, чтобы вернуться с моей ночной рубашкой, и помогает переодеться возле огня. Облачив меня в чистую сорочку, она вкладывает в руки чашку горячего вина и уходит греть мою постель.

Завершив все дела, она кланяется и при этом старательно избегает моего взгляда:

— Могу я еще что-нибудь сделать для вас, госпожа?

Я смотрю на склоненную голову, на покрасневшие щеки и пытаюсь понять, что так привязало ко мне эту девочку, в то время как все наслаждаются моей явной опалой. А вот она не просто верна мне, но и проявляет решимость служить, даже невзирая на гнев Юлиана.

— Останься, — говорю я.

Это должно было прозвучать как приказ, но, боюсь, прозвучало как мольба. Пока Тефани переодевается ко сну, я забираюсь под одеяло. Даже тепло от нагретых кирпичей не в силах изгнать дрожь из моего тела.

Я снова думаю про несчастного узника — как ему, должно быть, холодно в подземной темнице. Или он настолько провалился в беспамятство, что уже и не чувствует ничего?

Кровать слегка проседает: это Тефани присоединилась ко мне. Я даю ей устроиться поудобнее, после чего придвигаюсь. Я чувствую себя призраком, жмущимся к живому теплу.

Когда меня наконец-то перестает трясти и я уже сползаю в желанное беспамятство сна, я чувствую, как моих волос касаются теплые нежные губы. А может, это мне уже снится.

Но в любом случае мне словно бы пообещали отпустить все грехи…

Мой отец с приближенными возвращается во дворец как раз ко времени полуденной трапезы. Вымыться они не удосужились, и в зале густо разит лошадиным потом, несвежим телом и засохшей кровью. Однако не от этого у меня начисто пропадает аппетит. Я вижу д'Альбрэ, пребывающего в необычайно приподнятом настроении. А мне отлично известно: это бывает, только если он задумал что-нибудь по-настоящему гнусное.

Когда я усаживаюсь за стол, Юлиан бросает мне взгляд, в котором ясно читается предупреждение: «Будь осторожна!»

Что ж, после того как он застукал меня в подземелье под башней, все мои блистательные планы обратились в дым. Теперь я совершенно не представляю, каким образом устроить Чудищу побег, как спасти его от мучительной казни. Должно быть, они там на каждой ступеньке стража поставили. Да и Юлиан теперь знает, кто во всем виноват.