Максим смотрел на меня с непонятным выражением, опять глазаего странно блестели:

– Как тонко ты все рассчитала!

Теперь я пожала плечами. Что я такого рассчитала, какая мнеот всего этого польза? Надо скорее уходить, мне все это уже начинает надоедать.

– Так я пойду, Максим?

Он молча отвернулся, даже не сделав попытки меня проводить.Вот так кавалер! Завез черт те куда, а теперь даже дверь входную не откроет. Нетерплю хамства!

– Знаешь, Максим, – сказала я ему напрощание, – если ты так беспокоишься о своей репутации и боишься журналистов,может быть, тебе действительно пора перестать изменять жене и стать порядочнымчеловеком? По-моему, это для тебя наилучший выход.

Он скривился презрительно и пробормотал что-то сквозь зубы,кажется это было слово «дура». Я захлопнула за собой дверь и побежала полестнице. Блузка неприятно распахивалась на горле. Я вспомнила, что пуговицаоторвалась и упала за диван в той квартире. Таких у меня больше нет, придетсяменять все. Этот пустяк еще больше испортил мне настроение.

На улице было светло и не поздно, девятый час. Я спросила уженщины с ребенком дорогу до ближайшего метро. Оказалось, до метро надо былоеще ехать на автобусе, дама любезно показала мне остановку. Домой я добраласьчаса за полтора. Ничего себе, приятно провела время с любимым человеком!

Дома я напилась валерианки, потом села в матушкиной комнатеперед телевизором. Показывали старую советскую комедию, они всегда действовалина меня успокаивающе.

Алик не сразу услышал телефонный звонок. Он сидел внаушниках, переводил английский текст с магнитофонной кассеты и сразу же вводилего в компьютер по-русски.

– Слушаю вас.

– Альберт Александрович? Это Громова. Хочу вамсообщить, что ваша бывшая жена Ольга Головко, допрошенная мной сегодня утром,категорически отрицает, что была с вами пятнадцатого, в понедельник, витальянском ресторане. Она утверждает, что не видела вас более месяца.

– Этого не может быть!

– Тем не менее это так. После разговора с нею у менясложилось впечатление, что зря вы рассчитываете на ее помощь.

– Что же вы собираетесь предпринять дальше?

– Я собираюсь вызвать вас вместе с вашей бывшей женой вчетверг к 10.00.

– Я понял, спасибо вам.

– Жду вас в четверг, – и Громова повесила трубку.

Он немного походил по комнате, не потому что разволновался,а просто спина болела от долгого сидения, потом съел яблоко и опять селработать.

Я выскочила из метро и заторопилась на работу. Положеноприходить к десяти, а сейчас уже половина одиннадцатого. Нина Адамовна,разумеется, ничего не скажет, но проректор по хозяйственной части вечно торчиту нас. Наша старушка к нему неравнодушна, поэтому поит его чаем и кофе чуть лине семь раз на дню и даже, по нашим с Зойкой наблюдениям, кормит своимибутербродами. Этот боров, не моргнув глазом, объедает бедную старушку, и неикается ему!

У дверей библиотеки на лавочке сидел парень, похожий настудента. При виде меня он поднялся с места.

– Вы Марина Алексеевна Ракитина?

– Здравствуйте, молодой человек! Да, я – МаринаРакитина. И что вам угодно? – Это я, чтобы поставить его на место, сразувзяла официальный тон.

– А почему вас два дня не было на работе?

– А в чем дело? – я подняла брови. – Вы кто?

Тогда он спохватился и показал мне красную книжечку –Востриков Дмитрий Иванович, лейтенант милиции.

Так, и до меня добрались, значит. Сподобилась.

– Так почему вас не было на работе?

– А почему вы решили, что меня не было наработе? – холодно проговорила я.

– А если вы были, то почему не подходили ктелефону? – парировал он.

Ах, вот в чем дело. Зойка по моей просьбе говорила всеммужским голосам, что меня нет. Я боялась встретиться с Максимом, а оказывается,это я милиции срочно понадобилась.

– А вы бы сказали, что из милиции, я бы и подошла.

– Я хотел как лучше, – надулся лейтенант. –Некоторые граждане обижаются, когда ими милиция интересуется, хотят, чтобыникто не знал.

– Ну, я ничего плохого никому не сделала, милиции небоюсь.

– Это правильно, негативное отношение к милиции оченьзатрудняет нашу работу, – важно высказался он.

Он был такой молоденький, чистенький, с розовыми щеками, ярешила с ним не ссориться.

– Так что вам, Дима, от меня, собственно, нужно? Можноя вас буду Димой называть или положено товарищ лейтенант?

– Можно просто Дмитрий. Дело в том… Где бы нампобеседовать?

– А пойдемте на улицу, солнышко светит, на лавочкепосидим.

Он согласился.

– Я по поводу Альберта Румянцева. Что вы можете пронего рассказать?

– А что вам нужно знать? Дело в том, что мы малознакомы, поэтому вы лучше задавайте вопросы, не стесняйтесь.

Он спросил, когда мы с Аликом познакомились и у кого. Ячестно ответила, потом рассказала, что после знакомства мы один раз были втеатре, один в кино и пару раз пили кофе вон в том «Грильмастере».

– Вы знаете, где он работает?

– Конечно, я была у него на работе.

– В ту субботу, когда он поссорился с начальницей?

– Ну да, это все знают.

– Какое впечатление произвела на вас ссора?

– Отвратительное! И не ссора, а сама мадам. Опокойниках, конечно, не принято говорить плохо, но, я вам скажу, это была такаяфурия… А впрочем, вам, вероятно, уже про это рассказывали.

Его унылый вид подтвердил мне, что это так и есть.

– А дома вы у него бывали? – продолжал Дима своирасспросы.

– Была один раз, но не делала там того, о чем выдумаете, – невозмутимо ответила я. Он покраснел как помидор, а ярассмеялась: – Димочка, что вы стесняетесь? Вы хотите спросить, не находимся лимы с Альбертом в любовной связи? Я честно вам отвечаю – нет. И можете проверятьменя на детекторе лжи!

Он наконец понял, что я валяю дурака и обиделся.

– Что вы можете сказать про понедельник пятнадцатого мая?Когда вы увидели Румянцева в этот день?

– Когда точно не помню, но после убийства. Я стояла втолпе у тела.

– А откуда он шел?

– Честное слово, не видела. Я оглянулась, только когдаон меня за руку взял. Но он же рассказывал вашей следовательше, что был с женойв итальянском ресторане, жена обещала это подтвердить. Вот, кстати, жена вам ирасскажет все про его привычки и характер, даст его полный портрет, а меня ужизвините… – Я развела руками.