К началу 1980-х начались игры посерьезнее – теперь задачей исследований в институтах «Биопрепарата» было изменение генетической структуры известных патогенов, таких, как возбудители чумы и туляремии, что сделало бы их устойчивыми к действию антибиотиков. Советские исследователи работали над созданием совершенно новых видов биологического оружия, включая так называемые «биорегуляторы», способные изменять настроение человека, эмоции, сердечные ритмы…

Истинный размах секретных разработок по созданию биологического оружия на Западе осознали только в конце восьмидесятых – как раз в это время в Великобританию бежал Владимир Пасечник, директор Ленинградского института особо чистых биопрепаратов. Тонны высушенных культур сибирской язвы или чумы, поиски штаммов, нечувствительных к действию лекарств, нарушение Конвенции – все это было подтверждено другим перебежчиком. В 1992 году совершил побег в Штаты первый заместитель начальника «Биопрепарата», полковник Канатжан Алибеков. В конце 90-х Алибеков выпустил книгу, в которой подробно описал достижения «Биопрепарата».

Загорск-6, Свердловск-19, Киров-200. Современному подростку эти слова напоминают название компьютерной игры про каких-нибудь монстров, вырвавшихся из секретной лаборатории. До стадии монстров советская биохимия не дошла – в конце концов, геном человека тогда даже не был еще расшифрован, но кто знает, каким был бы наш мир в случае успеха программы…

Объединение «Биопрепарат» включало 47 организаций, в том числе главные научно-исследовательские центры в Москве, Ленинграде, Оболенске и в Кольцове, а также предприятия по производству и хранению продукции в России и Казахстане. В структуру «Биопрепарата» входил и наш тарасовский «Вирус».

Я откинулась в кресле, потирая уставшие глаза. Теперь я знаю достаточно для начала расследования.

Пусть Алехин и ФСБ ищут, откуда Гонзалес привез в наш город опасный контейнер. Я точно знаю, что ниоткуда он его не привозил. Признаюсь, я обыскала вещи Кузена на второй же день его приезда… И точно знаю – у него не было с собой даже самого завалящего пистолета, не то что контейнера с биозаразой! Значит, Кузен добыл смертельную игрушку здесь, в нашем городе. Два человека, чьими именами интересовался Константин, приведут меня в два места – «Вирус» и лабораторию университета. Ну, лаборатория – это так, скорее для очистки совести. Вряд ли там что-то серьезное. Кто позволит студенту иметь дело с чем-то опасным?

А вот «Вирус» – совсем другое дело! Решено, завтра с утра займусь поисками неуловимого Комарова.

Но с утра я отправилась прямиком в шестую горбольницу – навестить Милу. Сегодня тетушка выглядела неплохо – кажется, она начала оправляться от перенесенного стресса. Во всяком случае, она ни словом не упомянула о Косте, зато минут двадцать пересказывала лихо закрученный сюжет Дороти Сейерс. Я вручила тете новую «дозу» детективных романов – предыдущую она уже прочла, а также немного фруктов, сок, творожки и йогурты – словом, то, что обычно приносят в больницу выздоравливающему.

Я как раз раздумывала, как бы потактичнее навести разговор на Комарова – мне не хотелось расстраивать Милу, как вдруг тетя сама заговорила об этом:

– Скажи, Женечка, как продвигается твое расследование? Ты ведь пытаешься выяснить, кто такой этот мальчик, ну, самозванец?

– Пытаюсь. Вот прямо сейчас и отправлюсь искать ответы на кое-какие вопросы, – честно ответила я. – Только мне нужна твоя помощь.

Тетя бросила подозрительный взгляд на соседок по палате, поманила меня рукой, чтобы я склонилась прямо к ее лицу, и заговорщическим шепотом произнесла:

– Все, что угодно!

– Я никак не могу найти твоего Славика Комарова. Не берет трубку.

Тетя взяла с тумбочки свой мобильный телефон и потыкала в разноцветные кнопки. Спустя минуту она с торжествующим видом сунула мне под нос экранчик, на котором высвечивался номер:

– Вот, держи! Это телефон Ольги, его супруги. Года три назад я им немного помогла – пристроила их сынка в институт. Они очень боялись, как бы мальчика не забрали в армию, ну и попросили о помощи. Только, по-моему, из этой затеи ничего хорошего не вышло – кажется, мальчика отчислили по итогам первой сессии. Но тут уж я ничего не могла поделать!

Тетя грустно вздохнула. Мила – удивительный человек. Она старается помочь всем, кто обращается к ней, не думая о выгоде, и всегда искренне переживает даже за малознакомых людей. Удивительно, но такая тактика – бессознательная, абсолютно искренняя – приводит к тому, что тетя получает больше, чем отдает. Все, кто хоть раз обращался к Миле за помощью или советом, так же искренне и бескорыстно готовы помочь ей или оказать любую услугу. Поразительно!

– А скажи, ты хорошо знаешь этого Комарова? – на всякий случай я решила разузнать побольше об интересующем меня объекте – информация в моей работе лишней не бывает.

– Как тебе сказать, – задумалась Мила. – Славочке сейчас должно быть… он с пятидесятого года… за шестьдесят. Ох, как бежит время! А я ведь помню его кудрявым мальчиком! Он был такой талантливый! Я дружила с его покойной матушкой – мы вместе ходили в консерваторию, в клуб меломанов, и она много о нем рассказывала. Славочка был очень способный и честолюбивый. Он всегда хотел сделать карьеру: продвигался по комсомольской линии, потом вступил в партию… Это было году в семьдесят пятом. Или в семьдесят седьмом? – задумалась Мила. – Точно, в семьдесят седьмом! В семьдесят пятом он был еще комсомольцем!

Я чуть сдуру не спросила, в какую партию собирался вступить Славочка. Понятно же, что в 1975-м в нашей стране была только одна партия – великая и ужасная КПСС.

– Но странно, карьеру сделать ему так и не удалось! Хотя он и в самом деле был очень талантлив. Еще будучи студентом, Славочка печатался в научных журналах. Его даже называли вундеркиндом, Моцартом от биохимии!

Я задумалась, представив кудрявого юношу с горящими от научного вдохновения глазами, лихорадочно перебирающего ряды разноцветных пробирок, в которых что-то булькает и пузырится. Сильный образ!

– А почему он не сделал карьеры? – поинтересовалась я.

– Поставил не на ту лошадь, – пожала плечами Мила. – Вместо того чтобы заниматься наукой, Славочка решил продвигаться по партийной линии. Вообще-то это был правильный ход и довольно популярный в те времена способ делать карьеру. Но Комаров поздно начал, ведь до двадцати семи лет молодые люди состояли в комсомоле, а только потом получали возможность вступить в партию, да еще какое-то время надо было побыть кандидатом… То ли он просто не успел к «разделу пирога», то ли функционером оказался куда менее талантливым, чем биохимиком, – в общем, как Славочка поступил в этот свой институт в семьдесят пятом, так до сих пор там и работает. Скоро ему на пенсию, подумать только! – И тетя покачала головой, удивляясь скоротечности жизни.

Ну что ж, теперь я лучше представляла себе человека, из которого собиралась вытянуть необходимую информацию. Это должно было помочь.

– А его жена… как ее… Ольга? – напоследок поинтересовалась я.