— У меня чувство, словно я за стеклом, — сказал он. — А все остальные находятся по другую сторону. Мой гнев все еще там, я с легкостью чувствую его. Я был зол на Джию. А когда я поднялся на костер вслед за Таем, то необходимость защитить его была некой потребностью, а не сознательной мыслью и желанием. Он посмотрел на свои перевязанные руки. — Я все еще чувствую горе утраты из-за Ливви, но это терпимо. Но эта боль больше не разрывает мое дыхание. А ты…

— А мы, — мрачно сказала Эмма.

— Я знаю, что любил тебя, — сказал он. — Но я больше не чувствую этого.

Любил. Услышать от него это слово в прошедшем времени было похоже на удар; она сделала еще один шаг по направлению к двери. У нее было острое желание покинуть комнату.

— Ты умолял меня не покидать тебя, — сказала она, протягивая руку к дверной ручке, — но ты сам сделал это. Ты бросил меня, Джулиан.

— Эмма, погоди, — сказал он. — Прошлой ночью, когда я пошел к Магнусу, проклятие уже начинало вступать в силу. Я чувствовал это. Я знаю это. И я знаю, что не смогу вынести смерть еще одного близкого мне человека.

— Я бы никогда не согласилась остаться здесь с тобой, если бы знала, что ты сделал, — сказала Эмма. — Ты мог бы, по крайней мере, сказать мне. Честность не эмоция, Джулиан.

При этих словах, как ей показалось, он вздрогнул — хотя это можно было бы списать на фактор неожиданности.

— Эмма…

— Достаточно, — сказала она и выбежала из комнаты.

* * *

Диана убеждала себя, что она не ждала Гвина. Она определенно не сидела на своей кровати на рассвете, одетой в красивый шелковый топ, который она нашла в своем шкафу. Даже несмотря на то, что обычно она надевала пижаму несколькими часами ранее без какой-либо на то причины, за исключением того, что она занималась чисткой мечей наверху.

Возле нее было три или четыре меча, разбросанные по одеялу, и она полировала их, пытаясь вернуть часть их первоначального блеска. Когда-то на них были выгравированы переплетенные розы, звезды, цветы и шипы, но за прошедшие годы некоторые из них потемнели и обесцветились. Она почувствовала укол вины за то, что пренебрегла магазином своего отца, смешанный со старой и уже привычной виной, которая всегда сопровождала мысли о ее родителях.

Было время, когда все, чего она желала, это быть Дианой и владеть Стрелой Дианы, когда она жаждала возможности вернуться в Идрис и быть самой собой на родине Сумеречных Охотников. Теперь она ощущала беспокойство, которое выходило далеко за рамки всего этого; старые надежды казались слишком тесными, словно они были платьем, из которого она выросла. Возможно, она переросла свои мечты, так как ее мир стал гораздо шире.

Стук. Стук. Диана поднялась и встала с кровати, как только заскрипело окно. Она открыла створку и высунулась из окна. Гвин парил на уровне глаз, его пятнистая лошадь сияла в свете демонических башен. Его шлем висел на шее у лошади, а за его спиной виднелся массивный меч, рукоять которого почернела за годы использования.

— Я не мог прийти раньше, — сказал он. — Я видел сегодня дым в небе и наблюдал с вершины облаков. Можем ли мы отправиться туда, где будет безопасно?

Она начала вылезать из окна еще до того, как он договорил, проскользнув на спину лошади перед ним. Теперь это ощущалось весьма привычным жестом, как и его огромные руки. Она всегда была высокой женщиной и не многие заставляли ее чувствовать себя маленькой и хрупкой, но у Гвина это получалось. Это было, за исключением всего остального, новым чувством для нее.

Она позволила своим мыслям блуждать в то время, как они молча пролетали над городом, за его стены над Нетленными Полями. Костры сгорели до пепла, покрывавшего траву жуткими бледно-серыми кругами. Ее глаза защипало, и она поспешно отвела взгляд в сторону леса: зеленые деревья приближались, а затем простирались под ними, струи серебряных ручьев и случайные островки каменных усадеб на опушке леса.

Она подумала об Эмме и Джулиане, об одиноком потрясении на лице Эммы, когда Консул сказала, что им придется остаться в Идрисе, и о тревожной пустоте Джулиана. Она знала, что потрясение утраты может повлиять на тебя. Она могла наблюдать это в Тае: поглощенный тишиной и неподвижностью, вызванной столь сильной болью, что ни плач, ни слезы не смогли бы извлечь ее. Она вспомнила как потеряла Арию и то, как она лежала на полу дома Катарины, поворачивая и скручивая свое тело, таким образом, словно так она могла хоть как-то избежать боли, связанной с потерей своей сестры.

— Мы прибыли, — сказал Гвин, и они приземлились на поляне, которую она помнила с прошлого раза. Гвин слез с коня и потянулся к ней, чтобы помочь спуститься. Она погладила шею лошади, и та мягко подтолкнула ее носом.

— У него есть имя?

Гвин выглядел озадаченным.

— Имя?

— Я буду звать его Орион, — сказала Диана, садясь на землю. Трава под ней была упругой, а в воздухе пахло сосной и цветами. Она откинулась назад на руки, почувствовав, что напряжение частично стало спадать.

— Мне бы этого хотелось. Чтобы мой конь носил имя, данное ему тобой. — Гвин уселся напротив нее, положив свои большие руки по бокам от себя, его брови были обеспокоено сведены вместе. Его габариты почему-то заставляли его казаться куда более беззащитным, чем он был на самом деле.

— Я знаю, что произошло, — сказал он. — Дикая Охота знает, когда смерть приходит великими и непредвиденными путями. Мы слышим истории, рассказанные пролитой кровью.

Диана не знала, что сказать… эта смерть была несправедливой? Что Ливви не заслужила такой смерти или любой другой? Что разбитые сердца Блэкторнов никогда не будут прежними? Все казалось банальным, сто раз сказанным и уже давно усвоенным.

Вместо этого она сказала: — Думаю, мне бы понравилось, если бы ты поцеловал меня.

Гвин не колебался ни секунды. Спустя всего лишь мгновение, он был рядом с ней — изящный, несмотря на свой объем — он обнял ее, и ее окружили тепло и запах лошадей и леса. Она слегка сморщила нос и улыбнулась, а он накрыл поцелуем ее улыбающийся рот.

Это был нежный поцелуй, не смотря на его размеры. Мягкость его рта контрастировала с жесткостью его щетины и твердыми мускулами под ее руками, которые она робко положила ему на плечи, поглаживая их.

Он потянулся к ней с низким ропотом удовольствия. Диана потянулась, чтобы мягко обхватить его лицо, восхищаясь ощущением чужой кожи. Прошло много времени, и она никогда не представляла себе ничего подобного: лунный свет и цветы. Все это было для других людей. Но, видимо, нет. Его большие руки гладили ее волосы. Она никогда не чувствовала себя такой желанной или заботливой, настолько полностью поглощенной чужой любовью. Их поцелуй прекратился так же естественно, как и начался. Гвин притянул ее поближе к себе, укрывая своим телом. Он усмехнулся.

— Что? — спросила она, поднимая голову.

— Мне было интересно, отличается ли поцелуй с фейри от поцелуя с Сумеречным охотником, — сказал он с неожиданно мальчишеской улыбкой.