Чем ближе наша карета подъезжала к конечной точке маршрута, тем невыносимей становилось зловоние, которое в разы превышало парижское. Зажав нос пахнущим маслом лаванды платочком, я боролась с рвотными позывами, которые удерживать с каждым разом становилось всё труднее и труднее.

Наконец, впереди показались огромные кованые ворота, возле которых, в караульной будке мирно похрапывал один из охранников, видимо ещё не сменившийся с ночного поста. Судя по обмундированию и двум оранжевым планкам, нашитым на его предплечье, он состоял в чине капрала. Бедняга так устал, что совершенно не отреагировал на шум приближающегося по мощеной улице экипажа. Он не проснулся даже тогда, когда одна из лошадей громко всхрапнула в двух шагах от него, недовольная тем, как сильно при остановке, кучер натянул поводья.

Выслав вперёд лакея, я велела ему растормошить несчастного, для которого сон, был, пожалуй, единственной радостью в жизни, с просьбой доложить о моем визите Жюстену де Кресси.

Имя де Кресси, как оказалось, было хорошо известно каждому в районе Большого и Малого Шатле, и, к моему вящему удивлению, подействовало на спящего поистине магическим образом. Моментально проснувшись, он, резко вскочив и оправив одежду, наставил в нашу сторону мушкет, и хриплым со сна голосом, потребовал немедленного отчёта о том, кто мы и что делаем на охраняемой им территории.

Что ж, пришлось сказать ему "правду" о том, что в карете находится невеста его начальника, и что её неожиданный визит носит сугубо личный характер.

Округлив от удивления глаза, он с минуту тупо смотрел в сторону занавешенного окна, пытаясь сообразить верно ли он расслышал говорившего.

Решив не мучить бедолагу, я откинула в сторону ажурную преграду, позволяя разглядеть себя во всей красе.

Из дальнейшего поведения караульного, я поняла, что ему не часто доводилось видеть столь юного возраста благородных девиц, да ещё оказавшихся настолько безрассудными, чтобы осмелиться появиться в столь внушающем страх месте. Тем не менее, в его обязанности входило докладывать обо всех визитёрах, и он, велев нам не двигаться с места, будто бы у нас был другой выбор, сломя голову понёсся в сторону служебных помещений.

Не прошло и десяти минут, как он вновь появился во дворе, но, Господи, что у него был за вид! Совершенно пунцовый то ли от быстрого бега, то ли от нагоняя, успевший где-то потерять своё оружие, которым ещё совсем недавно угрожал нам, теперь, он был сама любезность, когда подобострастно кланяясь, предложил сопровождать меня внутрь.

Опираясь на предложенную им руку, я подобрала пышные юбки, и осторожно ступила на мостовую. Велев прислуге ждать, я, мысленно прося у Бога помощи в своём благородном деле, направилась к распахнутым дверям, в которых маячила восторженно-удивлённая физиономия, моего "жениха".

Когда до низенького крыльца оставалось не больше трёх шагов, де Кресси, поправляя на ходу тёмно-лиловый камзол, который на фоне мрачного пейзажа смотрелся не менее нелепо, что и моё розовое с оборками платье, выскочил навстречу:

– Мадемуазель Шанталь, вы здесь, какой сюрприз?! Я просто не поверил своим ушам, когда мне доложили о вашем неожиданном визите, – он схватил протянутую для поцелуя руку, и впился в неё губами.

– Надеюсь, мой визит не оказался вам неприятен? – я чуть капризно надула губы, готовясь в случае его неудовольствия, закатить публичную сцену со слезами и упрёками.

– Неприятен? Помилуйте, дорогая, ваше присутствие окрасило окружающее уныние яркими красками свежести и весны!

Описывая свой восторг, он только сейчас заметил, какими глазами уставились на меня все те, кто в этот момент находился во дворе. Недовольно нахмурившись, он бросил беглый взгляд на окна, ни одно из которых в данный момент не пустовало – весть о том, что к суровому начальнику приехала невеста, всполошила всех.

Почувствовав прилив бешеной ревности, и желая поскорее скрыть меня от алчущих и похотливых взглядов изголодавшихся по женскому полу самцов, он поспешил ввести меня внутрь, прямехонько в офицерское помещение, которое в данный момент пустовало. Предложив мне сесть на один из относительно не шатких стульев, он уселся, напротив.

Словно вытащенная из воды рыба, мой поклонник несколько раз открыл и закрыл рот, явно собираясь с духом для того, чтобы задать не дающий покоя вопрос. Видя его терзания, я продолжала молча сидеть, предоставляя возможность начать разговор первым. Наконец, он не выдержал:

– Мадемуазель, простите, если мои слова вам покажутся странными, но ещё вчера, на моё предложение о прогулке, вы ответили, что вместе со своими опекунами приглашены на званый обед, а потому наша с вами встреча никак не сможет состояться. И вдруг, вы -здесь, насколько я смею предположить без опекунов и должной охраны…– он растерянно развёл руками, тем не менее, не без удовольствия бросая беглые взгляды на мою грудь, красиво подчеркнутую кружевным лифом платья.

Я удовлетворённо вздохнула. Пока всё шло по плану. Само моё неожиданное появление здесь, да ещё и в столь откровенном наряде, были рассчитаны именно на то, чтобы сбить с толку и совершенно обезоружить моего оппонента.

Притворно улыбаясь и вовсю хлопая "невинными" глазками, я с минуту смотрела прямо на него, а затем, словно превозмогая смущение, выпалила:

– Я здесь по двум причинам, месье, и одна из них – это вы. Кажется, – тут я томно опустила взгляд и слегка приглушила голос, – вы оказались мне гораздо более небезразличны, чем я думала…

Выдержав положенную паузу для того, чтобы он успел сообразить о чём идёт речь, я вновь подняла на него глаза, и чуть не расхохоталась над тем глупым выражением, которое приняло его лицо при моём "признании".

– Шанталь…

– Ах, Жюстен, по-моему, я люблю вас.

– Прошу извинить меня, друг мой, но не могу не выразить своего крайнего неудовольствия тем, как человек вашего положения, идёт на поводу у какой-то пигалицы, которая ещё совсем недавно была не чище мусора, валяющегося под ногами. Вы не только не протестуете против её совершенно безумных идей, но ещё и соглашаетесь принять в них самое непосредственное участие! – Клермонт с ненавистью проследил за краешком розового бархатного платья, исчезнувшего за массивной, обитой железом дверью.

– Вы удивитесь, мой дорогой, но, вынужден признаться, что успел довольно сильно привязаться к этой, как вы её называете "пигалице". Чего-чего, а здравого смысла в её хорошенькой головке, гораздо больше, чем в наших с вами, и, если ей непременно понадобился тот бродяга, о котором она прожужжала весь вчерашний ужин, я готов ей его предоставить, лишь бы это не шло вразрез с моими грандиозными планами, осуществление которых целиком и полностью зависит только от неё.

– Но, друг мой, соглашаясь на эту авантюру, вы автоматически записываете в ряды преступников и нас с вами – граф искренне не понимал мотивов, движущих сейчас его любовником. Тот удивлённо приподняв бровь, лишь улыбаясь заметил в ответ: