свадебное платье у нее приватизировал. А вдруг для себя рисовала? Очередная мысль присоединяется к бешеному полчищу в голове. О том, что Алена выходит замуж. И мне она не нравится, но выбросить ее уже не могу, – спелась со «старожилами».

Не дождавшись ответа, с внезапно вспыхнувшей яростью толкаю дверь. Не успеваю и шага сделать, как в меня на полной скорости врезается… нечто. Сразу и не разобрать, что это. Мелкое, несуразное и в куче тряпья.

Дворничиха? Метлу где потеряла?

Ловлю ее за плечи и чуть прижимаю к себе. Приходится, иначе это чудо в бабушкином пальто цвета собачьей неожиданности поскользнется на мокром крыльце и шлепнется в лужу. Она и так выглядит непрезентабельно, куда ей еще в грязи валяться? Спасаю то, что язык не поворачивается назвать одеждой.

– Извините, – шумно выдыхает. Прислушиваюсь к голосу: молодой, девичий. Ей лет-то сколько?

Слегка отстраняю от себя, чтобы рассмотреть. Рука тянется к ее лицу, подцепливает подбородок, чтобы приподнять. Один быстрый взгляд на меня сквозь круглые стекла в темной металлической оправе – и она вдруг подпрыгивает на месте, роняет телефон и очки. Резко наклоняется за первым. И, оттолкнув меня, вихрем влетает в дом моды.

Я и внешность ее рассмотреть не успеваю. Лишь отмечаю, что не бабка. На этом все.

– Стоять, – рявкаю ей в спину.

Поднимаю очки, кручу их в руке. Могла бы изящнее оправу подобрать. Гарри Поттер, блин.

Вздохнув и покачав головой, оглядываюсь. Некоторое время изучаю мрачную, бесформенную фигуру, повернутую ко мне задом. Послушалась все-таки. И застыла, будто в пол вросла, пустив корни.

Сканирую длинную юбку с дурацким принтом. На какой распродаже она ее откопала? Или бабушку обокрала? Скорее, прабабку. Или пра-пра. Судя по виду, одежда старше ее.

– Очки забери. Ты и так не видишь, куда идешь. А без них тебя и вовсе к людям страшно пускать, – подначиваю ее. Замечаю, как она недовольно передергивает плечами.

Спиной возвращается ко мне. Пятится, как рак на суше. Становится вполоборота, демонстрируя неестественно бледный профиль. Болеет, может? Белая, как стенка в приемном покое. Только смоляная монобровь на лице выделяется, будто приклеенная.

В глаза девушка мне не смотрит. Стесняется? Наверняка шарахается от мужиков шарахается и даже не встречалась ни с кем. Да и кто в своем уме позарится на такое.

Молча выхватывает очки из моих рук, но внезапно цепляется взглядом за пальто на сгибе локтя. Смотрит с такой безысходной тоской, что я протягиваю его ей.

В конце концов, на хрена мне чужая вещь? Тем более, через пару часов с Маринкой встречаться. Я и так запахом Рапунцель пропитался, а если еще невеста в машине женское пальто найдет… Я точно не жилец.

Чудо в тряпках без смущения выхватывает у меня наспех сложенный кашемир, словно свою собственность, бережно разглаживает. И прокручивается на пятках. Шагает прочь с гордо поднятой головой.

При этом так любовно прижимает к себе пальто, что я не выдерживаю. Неужели настолько нуждается?

– Эй, – мой оклик четко действует на нее, заставляя замереть. Она напоминает мне робота на дистанционном управлении. – Тебе, может, денег дать?

Никогда не занимался благотворительностью, но этой бедняге почему-то захотелось помочь.

– На шмотки и стилиста. Надеюсь, ты здесь с этой целью, – тянусь в карман за портмоне. Серьезно размышляю о том, чтобы Валевскому позвонить. Пусть приведет это нечто в божеский вид. Невозможно же смотреть. Не древняя старуха вроде, а закопалась под тряпками.

Достаю несколько купюр. Мельком взглянув на страшненькую фигурку, беру целую стопку.

Но девушка вдруг с достоинством расправляет плечи и, проигнорировав мое предложение, ускоряет шаг. Говорит что-то охраннику, показывает документы, тот долго сравнивает внешность с фотографией и все-таки кивает, неуверенно указывая рукой на лифт. Через мгновение Гарри Поттер в прабабкиной юбке скрывается в кабине.

Наверное, она работает здесь. Скорее всего, уборщицей. Точно не моделью. Хотя если вспомнить коллекцию Валевского… Да нет, не так все запущено.

Усмехнувшись, прячу деньги. Собираюсь ответить на входящий звонок от Маринки, но на весь экран разворачивается: «Пошел ты».

От Рапунцель.

Это еще почему?

Глава 16

Алена

– Перестаралась? – нахмурив размазанные по лбу брови, всматриваюсь в зеркальную стену лифта.

Не хотела в таком виде Васе показываться, поэтому решила добираться как нормальные студенты – на автобусе. Пока ждала его на остановке, попала под моросящий дождик. Видимо, тогда тушь и потекла и, пользуясь свободой, «нарисовала» на моем бледном лице свою картину. Художник из нее, конечно, вышел бездарный. Из внучки Брежнева я превратилась в Гринча. Еще и кожа какой-то нездоровой зеленцой теперь отдает. И как только Царев заикаться не начал? Впрочем, недаром он был немногословен. От шока даже рычать разучился.

Не каждый день такая «красотка» к нему в объятия падает. У меня в тот момент сердце чуть не остановилось. Я была убеждена, что зверюга узнает меня. Обнюхает, а потом за волосы – и в пещеру. Точнее, за пучок на макушке. Так даже удобнее.

Но нет. Он ничего не заподозрил. Наоборот, шарахался от меня, как от бездомной, заразной пьяницы.

Зато не приставал!

– Да уж, – выдыхаю с непонятно откуда появившимся огорчением. – Точно перестаралась.

Касаю пальцами лица, снимаю очки, моргаю часто. Хоть стекла без увеличения, но все равно некомфортно, да и переносица чешется. Тянусь к сумочке, чтобы достать салфетки и свою пудру.

Образ Петрушки после глубокого запоя, конечно, сделал меня неузнаваемой, но, боюсь, он же может помешать мне на собеседовании. Сокульская ждет скромную дурнушку, а не чупакабру с глазами панды.

Убираю излишки туши, поправляю брови, разделив их и уменьшив. Придаю лицу немного свежести. Бежевые тени и телесного цвета помаду, напротив, обновляю. Не нужно, чтобы глаза и губы слишком выделялись.

Нацепив на нос очки, еще раз оцениваю свой внешний вид.

– Денег он мне на шмотки дать хочет, – бурчу себе под нос, нажимая кнопку «Стоп», потому что не успеваю привести себя в порядок до нужного этажа. – С барского плеча. Щ-щедрый какой, – шиплю, как бешеная кошка.

Что за человек? Одной небрежно брошенной фразой заставил почувствовать себя убогой. Вырвал из сытого, богатого настоящего и забросил в серое детство, когда все вокруг только и делали, что потешались надо мной. В детдоме я носила что попало: и одежду на два размера больше, и мальчиковые джинсы, и растянутые свитера, и огромные куртки, которые приходилось поясом завязывать. Дети постарше подлизывались к воспитателям и благотворителям, строя из себя ангелочков, и забирали себе более или менее приличные вещи. А я никогда ничего не просила. Наоборот, огрызалась.