Я, мама, Ангел — круг замкнулся, все остальное потеряло значение.

Я не должна быть здесь, — осознала.

Что я вообще забыла здесь, когда где-то там был настоящий мир, полный обоснованной боли и страха?

Психотерапевт год за годом твердил, чтобы я выбирала себя и то, что мне дорого, в ущерб окружающим, которые плевать на меня хотели. Сейчас гордился бы мной.

Я вышла из ванной с твердым намерением уйти, задрав подбородок. У Влада был выбор, и, кажется, он его сделал. Обулась и уже шагнула на выход, но услышала Митю. Крик. А затем потасовку.

Дьявол!

Струсила. Оглянулась вокруг в поисках спасения. И вдруг нашла! Выскочила на балкон. Отель стоял на склоне, поэтому второй этаж располагался на высоте посильного мне прыжка.

Я распахнула окно, поежилась, но за пуховиком не вернулась. Сдержала порыв обернуться. Повторила себе, что сейчас важнее я и моя семья. А эти ребята… пусть и дальше делят меня, как игрушку, и разбирают условия тесного сотрудничества с Инной.

Раз, два, спрыгнула!

Пока получала на ресепшене новую карточку, не без труда объяснив, что я «lost my card», созвонилась с Орловой, моей единственной близкой подругой. И как она меня терпела? У нас с ней сложилась какая-то безусловная любовь.

Я попросила подстраховать прилет Ангелины и встретить малышку, если мой план побега не выгорит, а отец задержится хотя бы на полчаса. Ника согласилась помочь: у нее как раз был выходной.

— Все в порядке? — задала она только один вопрос.

Я обожала ее за то, что никогда не лезла в душу.

— Нет, но я справлюсь. На связи.

Я покидала вещи в чемодан и выбрала ближайшие билеты. Собиралась поставить мужчин перед фактом — в следующий раз поговорим лишь в России, если они того захотят. Реально оценивала шансы и понимала, что Влада могла и не увидеть больше. Было страшно, но не страшнее, чем представить маму перед операцией в одинокой больничной палате или блуждающую по аэропорту Ангелину.

Когда взяла одежду со стула, под свитером нашла Митин планшет — тот остался у меня после Трюсиля. Случайно коснулась экрана, он разблокировался без пароля. Хотела уже убрать, но наткнулась на текст сообщения в «Телеграме». Марина, мать Мити, спрашивала, нужно ли собирать друзей на праздник или это будет тихий семейный ужин. Что-то насторожило меня. Я пролистала переписку. И ахнула, увидев «купил ли ты кольцо». Да это просто не могло быть правдой! Дурной сон!

Тотчас залезла в историю браузера и нашла каталог ювелирных изделий. Мать моя женщина, Митя собирался сделать мне предложение?

Я сглотнула. Испугалась. И поняла, что точно не сумею попрощаться ни с одним из парней. Надела горнолыжную розовую куртку, которую взяла у Митиной мамы — потом как-нибудь верну — и спустилась в холл. Оставила планшет на стойке и попросила вызвать такси в аэропорт.

Машина подъехала быстро, как я и рассчитывала. Ведь моя смелость закончилась, и новых поставок в ближайшее время не ожидалось. Я уместилась на заднем сидении, прошла платную онлайн-регистрацию и пустила слезу.

Хорошо, что у меня не было номера Влада, потому как минут через пятнадцать я бы ему однозначно позвонила. И лишь пройдя процедуры досмотра, все же написала Мите: просто чтобы предотвратить поисково-спасательную операцию.

«Мне нравилась наша дружба. Прости. Я улетела. Если захочешь, увидимся дома»

Но вряд ли после всего.

Не беги, не беги от меня, — стучало в висках шепотом Влада и лишь сильнее подгоняло.

Включила авиарежим и сжала челюсть, чтобы не расплакаться. Никаких больше слез!

Когда объявили рейс, я приготовила паспорт с посадочным талоном и надела наушники. В произвольном порядке заиграла песня, которую я услышала в баре в нашу первую с Волконским встречу и нашла позже по обрывкам слов. И которая обрела особый смысл.

Глаза против воли защипало. Я запрокинула голову, потопталась с минуту. И, уняв дрожь, наконец прошла в самолет.

Изо всех сил пытаюсь быть тверд,

Притворяюсь, что сильный и справлюсь, я горд.

Но я не тот, кем бы быть моя воля.

Мое сердце навечно принадлежит домику у моря.*

************

* Перевод выполнен автором, исполнитель Moddy «House by the sea».

Но помни, любовь не знает никаких границ. Любовь не может быть ревнивой, потому что любовь не может владеть. Ты кем-то владеешь — это значит, ты кого-то убил и превратил его в собственность.

Ошо «Любовь, свобода, одиночество»

NЮ — Больше не полетаем

Инна никогда прежде не позволяла лишних эмоций, этим и подкупила меня. Тонкая, благородная, с выразительным профилем и твердой позицией в любом возникающем вопросе, она казалась холодной и неприступной. Я рисовал ее только карандашом, цвет ей не шел.

Первый раз она удивила меня коротким и таким же сухим, как «Совиньон Блан» в наших бокалах, признанием за ужином в «Four Seasons» между встречами с заказчиками. По ее словам, она долгое время испытывала ко мне симпатию, которая постепенно переросла в нечто большее — «привязанность», как определила Инна.

Наши взгляды всегда сходились в рабочих вопросах, я доверял ей вести дела, пока, поймав волну вдохновения, в очередной раз запирался на несколько дней в мастерской и терял счет времени. Инна решила, что так будет во всем. Ее предложение прозвучало по-деловому четко и обоснованно. Она нашла больше плюсов, чем минусов, и я впервые задумался о втором браке. А наглядный перформанс в ее номере склонил согласиться: мы оба точно знали, что взять и сколько давать. Мог получиться прекрасный диптих*.

Но, оказалось, напрасно я снова поверил женской натуре — она переменчива, как тень от солнца.

— У нас был уговор, — прошептала тише шелеста листьев, а я видел, как кричала ее душа.

Инна ошиблась, эта не походило на простую привязанность. Я тоже ошибся, решив, что с ее помощью закрыл бы гештальт.

— Прости, я подвел тебя.

Я подвел единственную женщину, кроме матери, которой научился доверять. Но не это пугало больше всего. И даже не сломанные линии таких прежде правильных черт ее лица. Страшило другое: я больше не мог доверять себе. Потому как еще вчера считал, что скоро выйду из игры с Соней, отступлю, завершив раунд. Но именно сейчас, в этот миг осознал — нет.

Я легко отказывался от тихой гавани ради неподвластной мне бури. Идиот.

Только подумал о «голубке», что необъяснимым образом разгоняла на сердце тучи, без ключей вскрывала замки и волновала кровь, как ветер океаны, объявился ее увалень. Полез в драку, несвязно орал так, что постояльцы из номеров стали выглядывать. Я не слушал его бредни, для меня он бесцельно открывал рот и кивал головой, как болванчик. Резким движением схватил его за шиворот и притянул к себе.