Появилась бывшая жена покойного. К удивлению Зины, женщина выглядела очень интеллигентной, только несколько увядшей. Она искренне горевала об умершем, даже пустила слезу.

— Водка его сгубила, — плакала она на кухне, вытирая лицо стареньким, заштопанным платочком, — выпить он любил. А как выпьет, становился совершенно неуправляемым, не сдерживаемым на язык. Болтал, все болтал лишнее. Он за болтовню и сел. Донесли про его глупости, что болтал…

— Вы не хотели к нему вернуться? — прямо спросила Зина.

— Пока он сидел, я другого человека встретила, — вскинула жена Михалыча заплаканные глаза. — Он не пьет. Так бывает в жизни. Семья у нас… Сын растет…

О друзьях бывшего мужа женщина ничего не знала.

Оставив Матвеева в квартире, Крестовская ушла. У нее было неотложное дело.

Это неотложное дело располагалось совсем рядом, в Еврейской больнице, где сейчас работал ее друг, эксперт Тарас. Зина хотела попросить его сделать анализ содержимого бутылки из-под водки, которую все время носила с собой.

Ей повезло: Тарас был свободен и тайком, через служебный вход, провел ее в лабораторию, где колдовал как единственный бог и царь. Зина слышала, что на новой работе его боялись все лаборантки, бывшие у него в подчинении.

Усадив Зину за стол, Тарас выставил перед ней тарелку с тремя своеобразными бутербродами, где на толстые куски хлеба было намазано сливочное масло, а сверху — густой сливовый джем, поставил термос с горячим чаем. Потом он принялся колдовать над своими пробирками. Выглядело это внушительно. Крестовская поневоле подумала, что в средневековье его бы сожгли на костре как страшного колдуна. Причем не за пробирки… За зверский аппетит.

Зина впилась зубами в бутерброд. От масла с джемом ее чуть не стошнило, но она мужественно попыталась дожевать до конца.

Наконец Тарас снизошел до нее, произнеся одно-единственное слово, которое и объясняло все: — Веронал.

— Веронал, — торжествующе повторил он. — Причем пропорция очень интересная. Недостаточная для того, чтобы убить человека, но вот погрузить в длительный сон — самое то!

— То есть, выпив это, человек мог проспать десять часов? — уточнила Зина.

— Запросто! — кивнул Тарас. — И еще — это медик делал. Разводил на специальном оборудовании, отмерил. Дома на глаз так не сделаешь. Даже я бы не сделал лучше. Точно это был медик.

— Понятно, — вздохнула Крестовская. — Час от часу не легче!

Дав Тарасу деньги, она вышла из Еврейской больницы с четким планом. Завтра, конечно, отгул… С утра — Запорожская с Кириллом Матвеевым. А потом — в библиотеку, захватив с собой прямо с утра фрагмент книги. Пришло самое время приоткрыть тайну книжных страниц.

Зина проснулась на рассвете и, сев в кровати, принялась думать о цепи страшных событий, в которую ей вновь пришлось окунуться с головой. Почему? Почему именно ей? Странно было связывать мысленно смерть старушки-библиотекарши и самоубийство вахтера. Но Зина прекрасно понимала, что эта связь есть.

Вскочив с кровати и накинув на плечи такую родную старую шаль, что давным-давно стала ее второй кожей, Зина села к письменному столу, включила настольную лампу и достала свое единственное сокровище — листок из книги, из-за которой происходили убийства. Никаких сомнений не оставалось — убивали именно из-за нее.

Долго, очень долго Зина смотрела на старинный рисунок. На ощупь бумага была чуть шершавой, как будто сохраняла какое-то непонятное тепло. Бывают такие книжные страницы, особенно в старинных книгах — ты прикасаешься к шершавым листкам и пальцами ощущаешь тепло, как будто под бумагой бьются тысячи живых, горячих сердец. Самое ценное ощущение, которое может быть подарено книгой.

Эта книга была именно такой — с горячим пульсом между строк, с легкой шершавостью, которую едва прощупывали пальцы. С невероятным ощущением таинственности и тревоги, как будто небо послало эту страничку как ответ на самую странную из молитв. Ту молитву, с которой сотни людей обращаются к небесам, и ответа никогда не находят.

А между тем это была очень странная книга, в которой и близко не было ни неба, ни молитв, ни тепла. Будучи человеком не религиозным и достаточно циничным, впрочем, как все врачи, Зина отчетливо видела, что если и присутствовали в этой книге какие-то силы, то явно темные.

Ничего ангельского не было в существе, которое со злобной, саркастичной усмешкой рвалось править миром, не имея никакого понятия о вселенских законах, о том, что за власть над миром нужно платить, и совсем не так, как представлялось в милых книжных сказках.

По всему, это был глупый ангел, который рвался повелевать людьми и не понимал, что в мире не существует более безнадежного существа, чем человек, и сложно даже представить занятие пагубней и бессмысленней, чем повелевать им. Зине казалось, что этот ангел, вкусивший дьявольскую свободу, сорвался в какую-то очень странную пропасть и пока сам не имеет об этом ни малейшего представления.

Да и ангел ли это был, демон ли, поменявший или вернувший свое истинное обличие? Зине вдруг подумалось: а, собственно, какая разница? Разве не бывает в жизни таких обстоятельств, когда и ангел, и демон — это одно и то же?…

Смотреть на рисунок можно было бесконечно, однако Крестовская вдруг ощутила что-то странное, какую-то тревогу. Что было этому причиной — злобное лицо мерзкого ангела, отсутствие лиц у подчиненной толпы, непонятные иероглифы или ехидная надпись под всем этим — она не знала. Но ей вдруг подумалось, что у людей, стоящих на коленях, никогда нет лица. Даже если это лицо выписано очень красочно и четко. Да, у тех, кто стал на колени, лица нет.

Зина чувствовала, как все больше и больше погружается в этот странный мир, где безумие и сверхъестественное переплелось так плотно, так тесно, что эта связь стала прочным мостом. И самым плохим было то, что эта гравюра как будто подчиняла ее себе, подавляла волю, внушая такое безумное чувство тревоги, что с обычной, логической точки зрения этого нельзя было ни понять, ни объяснить.

Отбросив все попытки справиться с этой тревогой, Зина схватила этот листок, вложила его между страницами тетради — для сохранности — и быстро спрятала в сумочку. Она намеревалась взять его с собой на Запорожскую, а уж оттуда как можно скорей наведаться в библиотеку, чтобы получить если не ответы на свои вопросы, то хотя бы четко очертить границы, где ей надо искать.

Почувствовав странное облегчение от того, что убрала со своих глаз листок, Зина потушила лампу и подошла к окну, чтобы встретить первые лучи рассвета. Как вдруг…

Это был тот самый человек — мужчина в плаще, низко надвинутом на лицо. И он стоял напротив ее окна. Крестовская не видела его лица, но могла бы поклясться, что он неотрывно смотрит именно на ее окно.