Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечерело. На площади собирались фокусники, разного рода кудесники и умельцы.
По дорожке, выложенной раскалёнными до красна углями, с дерзкой, берущей на «слабо» мордой и с заносчивыми глазами прохаживался разудалый, широкоплечий и складно сложенный тигр. Он ходил по горячим, красным, как рубины, углям вольно и бесстрашно, взглядом требуя от зрителей восхвалять его, и зрители восхваляли – гиканьем, свистом и аплодисментами. Широкоплечий бенгардиец ни во что не ставил стихию огня. Как подпрыгнет – и взметнутся искры, кудрявясь и треща, как рой шутих. Публику это доводило до визга, до обморока. Но внутри себя он никакой искры, конечно же, не разжигал, и заносчивые глаза держал открытыми: иначе бы в ту же минуту пропал бы весь смысл, вся соль зрелища. И публика, не желая разоблачать фокуса, принимала всё на веру.
На того, кто ни во что не ставил стихию огня, искоса, как на изменника, поглядывали те, кто огонь заклинал. Заклинатели глотали объятые огнём шпаги, похожие на горящие ветви. Как драконы, они плевались огнём, пуская из ноздрей струйки пара, принимавшего форму слуховой трубки. Выдували из пламени кольца, зверей и птиц: проще говоря, шли на любые уловки и хитрости, лишь бы только завладеть вниманием толпы. Толпа, тем временем, металась, разрывалась: кому отдать предпочтение? Рашми смотрела на все их трюки с неподдельным волнением, вся дрожа. Ананд поспешил её увести.
От парящих в небе в сверкающих красно-жёлтых блёстках семерых акробатов, длинных и плоских, как ленточки на шляпках, Рашми пришла в неописуемый восторг и безостановочно хлопала, задирая голову, словно они выступали только для неё одной. Акробаты крутились, собравшись в колесо. Высоко взлетали и, взявшись за лапы и медленно кружась осенним листом, падали, а почти у самой земли снова взлетали. Делали сальто, прыгали по спинам партнёров, взбирались друг другу на плечи, строя лесенку – и все эти чудеса акробатики разыгрывались в воздухе без трапеций и канатов! Чего только бенгардийцы-акробаты не вытворяли! И всем было понятно, что тут без искры не обошлось: это были лучшие летуны во всей Бенгардии. Ананду пришлось силком уводить Рашми с представления.
В заполненном водой стеклянном кубе задерживал дыхание бенгардиец, кажущийся больше, чем он есть на самом деле, с красивыми голубыми глазами – морями. Скрючившись в кубе, как зародыш, он не дышал, наверное, с того самого времени, как начался праздник, изредка выпуская из уголка пасти бусинки пузырьков. После акробатов такая шутка Рашми не впечатлила, она скучала, и Ананду стало обидно за выносливого ныряльщика. Ещё немного понаблюдав, они ушли.
Последним, чем успели насладиться друзья, был заклинатель змей. Ананд не сводил с него взгляда, с пристальным вниманием следя за тем, как сидящий на коврике с закрытыми глазами бенгардиец заставлял искрой играть дудочку. Дудочка дудела уныло и таинственно, паря над пухлым кувшином, а из кувшина, шатаясь, как пьяница, сперва показалась голова кобры с капюшоном, напоминающая цветок орхидеи, а затем – её изогнутое тело танцовщицы. Бенгардиец-заклинатель качался в такт змеиным движениям. Немногочисленные зеваки глазели, затаив дыхание.
У Ананда к нему было много вопросов, вопросов запоздалых. Потому что задавать их следовало задолго до рождения Сиба.
Когда кобра опустилась в кувшин, а на кувшине хлопнула крышка, он подступил к заклинателю, но не успел сказать и слова, как на вершине дворца затрубили рога, объявляя о заключительной части праздника. «С минуты на минуту начнётся парад! Я должен быть с королём, во дворце!» – опомнился Ананд и на всех парах помчался ко дворцу. Рашми осталась на площади. Обличье Санджаны придавало ей уверенности, и она ничего не боялась.
Вбежав в портал дворца, Ананд чуть не столкнулся нос к носу с Его Величеством. Король сидел в золотой колеснице. Позади короля, в три шеренги, выстроилась стража в парадных доспехах – точно грядки цветов порядочной красоты. На спинах они несли всю малахитовую траву, что собрали в этом году в Малахитовом лесу.
Король с понимающей, мягкой улыбкой смотрел на Ананда, а видел своего сына Алатара.
– Ты не меняешься, Алатар. Ты не заставил меня ждать только раз, в день, когда ты появился на свет, – покачал он головой с доброй усмешкой.
Ананд склонился перед королём, извинился, как-то неуверенно забрался в золотую колесницу и сел по правую лапу от Его Величества. Не запряжённая колесница катилась сама – она выехала на площадь, утыканную огнями зажжённых кончиков хвостов. Королевская стража, гремя доспехами, высоко и гордо неся головы, как флажки, чеканила шаг, и дрожала земля. Ананд ловил на себе гордые и благодарные взгляды, но высматривал в толпе только один взгляд, только две луны Санджаны, за которыми скрывались два золотых камешка Рашми. И он увидел их: они следовали за колесницей, плыли по волнам толпы.
Горы малахитовой травы разбрасывали изумрудные всполохи. Праздник Семи красок не зря носил такое название: там и тут качались воздушные шары, а в них – по горсточке краски всех цветов радуги, и все и каждый с нетерпением ждали того часа, когда можно будет с довольной миной лопнуть такой шар когтем. И, наконец, час настал. Ананда, короля, стражу и всех, всех, всех засыпало краской: под липкий порошок подставляли одуревшие от счастья морды, прыгали в красные, оранжевые, жёлтые облака, вымазывали друг друга краской. Красные пасти направо и налево выкрикивали: «Славься, Бенгардия!», «Слава королю!».
Но внезапно перед колесницей выскочили трое бенгардийцев – тигр и двое тигриц. У них были встревоженные, даже испуганные, морды. Шествие остановилось, толпа смолкла.
– Ваше величество! Ваше величество!.. – задыхаясь, говорил тигр. – Кто-то уничтожил все рисовые поля!
К его голосу присоединился плач двух тигриц:
– Кто-то передушил всю птицу в деревне!
– И разорил оранжерею с ананасами!
Праздник Семи красок был безнадёжно испорчен.
Глава 10. Урожай из звёзд
После праздника Ананд с Рашми встретились с Алатаром и Санджаной и сообщили им печальную новость. После чего отправились к реке, капнули в воду ластичного геля, отмылись от малахитовых красок и стали теми, кем они были на самом деле.
Ананд проводил Рашми до башни по небу и уже возвращался домой, как увидел в окне одной из хижин знакомые печальные глаза тигрицы. Тигрица горевала, что артифекс не дал