ей тигрят. Ананд жалел несчастную, но её печальные, смотрящие перед собой глаза отчего-то пугали его. Он кивнул ей и, не получив ответа, поторопился домой, как вдруг заметил, что у травы трясётся чёлка. Ушки на макушке – он огляделся по сторонам, подошёл ближе и – представьте его удивление! – высмотрел в зубчиках трав два изумруда – два змеиных глаза Сиба! И только он собрался в один прыжок словить его, как Сиб, семеня лапками, бросился от него наутёк.

Сиб запросто бы скрылся в густой растительности, ему не составило бы труда юркнуть под любую из хижин, но он удирал словно бы в половину своей сноровки и вёрткости, то и дело замирая и оборачиваясь на тигрёнка, и на мордочке зверика глумливо щурились змеиные глазки. Ананд не думал отставать. Сиб вёл его прямиком к кусту шиповника.

Доскакав до куста, он нырнул в него. Ананд перешёл на шаг и с осторожностью последовал за Сибом. Продравшись через шипы, он так и застыл: обессиленный зверёныш лежал на боку в ветвях, у самого корня, как между зубцов короны, его грудка редко и с натугой то поднималась, то опускалась, раздвоенный язычок вываливался из пасти, а источенный грифель зрачков бессмысленно уткнулся в фарфоровые чашечки шиповника. Только краешки губ, как усики горошка, закручивались в ухмылку, но милостивое сердце Ананда не разглядело притворства.

– Сиб, Сиб, что с тобой, маленький? – жалобно пропел тигрёнок.

– Покорми меня. Кушать хочется, – ещё жалостливее прокуковал Сиб.

Но вдруг Ананд догадался, кто учинил все бедствия в деревне, и заговорил родительским тоном:

– Признавайся, это ты испортил рисовые поля, разорил оранжерею с ананасами и передушил всех кур в деревне?

– Я всего лишь проголодался и искал чем поживиться… – пискнул Сиб, ковыряясь в ухе задней лапой.

– Ты душегуб! Бенгардиец не может быть душегубом и тебе, как бенгардийцу, должно быть известно, что каждая жизнь…

– Накорми меня! – громче запищал Сиб. – В меня не лезут ваши куры и ананасы! Их не проглотить!

– Что же ты хочешь? – спросил Ананд, сбавив тон.

– Хочу отведать звёзд с неба!

Ананд прыснул, почесал лапой макушку и спросил:

– Как же я тебе их с неба достану?

– Как, как – копьём артифекса, конечно же, что хранится в сокровищнице королевского дворца!

– Копьё артифекса? – покатился со смеху Ананд. – Оно же священное! Да и как я проберусь в сокровищницу – её стережёт королевская стража.

– А ты укради! Иначе я с голода помру, что тогда скажет Рашми? – и глаз Сиба сам блеснул как звезда.

– Нет, на воровство я никогда не пойду!

– И ты позволишь мне умереть?

– Я найду тебе другую пищу. Попроще.

– Я не хочу попроще, я хочу звезду! – захныкал Сиб.

– С чего ты вообще взял, что питаешься звёздами?

– А откуда крот знает, что ему нужно есть червя? А ласточка – мошек? – таинственным голосом прошептал Сиб.

– Но копьё… Украду его, и меня точно прогонят из Бенгардии!

– Никто не говорит, чтобы ты воровал копьё, – прильнул к тигрёнку Сиб. – Мы его одолжим. А потом вернём на место, будто бы оно никуда и не пропадало. И никто не узнает, и никто не накажет.

– Если только одолжить… – с сомнением произнёс Ананд. Ему было жаль Сиба – случись с ним чего, Рашми потом себе места не найдёт! И тогда их дружбе придёт конец, а этого допустить никак нельзя. – Но как мне проникнуть в сокровищницу?

– Придумай что-нибудь. Ты же смышлёный тигрёнок. Скажу тебе по секрету, ты самый смышлёный из всех бенгардийских тигрят, – льстиво затянул Сиб, перевернувшись на спинку. – Больше скажу – ты мудрый, как король! Нет, ты мудрее короля!

И слова Сиба прельстили Ананда. Ещё никого из тигрят в Бенгардии не называли мудрым. Возможно, потому что бенгардийцы не привыкли друг другу врать и льстить, и мудрыми по достоинству называли лишь древних тигров. Но не за их тронутую сединой шерсть – конечно же, нет! – а за их полезные советы, терпение и настоянную в их сердцах за долгую жизнь доброту. В Бенгардии не было сварливых стариков. По крайней мере, их там было меньше, чем в каком-либо другом месте. Представьте себе, каким чудесным королевством была Бенгардия!

И Ананд согласился, решив для себя ничего пока не рассказывать Рашми. Нужно как можно скорее, пока не наступило утро и не испортились звёзды, придумать, как проникнуть в сокровищницу и «одолжить» копьё. Может быть, поговорить с бенгардийским принцем Алатаром?

«Алатар мой друг, – рассуждал Ананд, бродя по полупустой деревне. – Я могу попросить у него помощи. Но Алатар наверняка откажет, потому что он благоразумный. И он любит меня, как друга, и не допустит, чтобы я наворотил дел. Но как же, как же, я что, совершаю глупость? Может, стоит поступить глупо, когда от меня зависит жизнь маленькой живой души?»

И так, выгуливая мысли, Ананд набрёл на большой, величиной с добрую хижину, улей в форме пятиугольника. Но это был не простой улей, и жили в нём не пчёлы, а пентагонирисы, но мёд они не собирали – зато с них собирали пентагонирисовый нектар! И тут Ананда осенило: вся королевская стража была без ума от нектара!

О, пентагонирисовый нектар, тебя воспевали величайшие поэты не только Бенгардии, но и целого мира! Ты слаще мёда, слаще обласканной под солнцем дыни! И в тебе имеется одно свойство, то свойство, что было так необходимо Ананду в эту минуту: переносить того, кто тебя вкусит, в совершенно случайное, неподходящее и непредсказуемое место. Пару глотков, и ты можешь очутиться на кишащей машинами автостраде, в королевских покоях или даже на Луне! Кроме того, пентагонирисовый нектар дарил истинное счастье, а наутро, бывало, если пропустишь пару лишних градусников (а его принято было пить ни из чего другого, кроме как из градусников, которые прежде обязательно торчали, как тросточки, подмышкой у больного, скажем, скарлатиной или ангиной), наутро тебя брала такая тоска, что жизнь становилась не мила, теряя все краски. Как раз из-за беспорядочного перемещения в пространстве нектар был под запретом в Бенгардии: занесёт тебя ещё в город к кинокефалам и феликефалам, а бенгардийцу негоже быть среди чужаков. Но зато пентагонирисовый нектар можно продавать чужакам. Ведь пентагонирисы – пятиугольные не зверьки, не растения, надутые, как щёки, взглянешь на них – так и хочется надавить пальцем и сдуть, – их отжимают изящными лапками прелестные бенгардийские тигрицы. Во всяком случае, так считали чужаки.

За этим занятием и застал Ананд толстого и еле вмещающегося в улей тигра – тот давил пентагонирисы мощными, будто отбойные