- А если и родители в сговоре? - предположила Настя. -Если допустить, что Погодина действительно впуталась в какой-то криминал ивынуждена скрываться, и Седов предупредил ее родителей, что нужно будетсовершенно постороннюю девушку опознать как Милену и этим спасти жизнь дочери?

- Бывает, - кивнул Давыдов. - Все бывает. Ничего, янайду людей, которые ее опознают и которых Седов не мог втянуть. Найду-найду,даже не сомневайся. Ты ж знаешь, я упертый, ежели мне кто не нравится, я ему допоследнего верить не буду.

Настя знала, что так оно и есть, но все равно версия ФедораИвановича казалась ей сильно притянутой за уши. Милена Погодина - студенткапервого курса юридического факультета, ну в какие аферы она могла влезть? У неенет ни образования, ни профессии, она даже не работала нигде с тех пор, какжила с Седовым, а до этого была сначала продавщицей в продуктовом магазине, апотом секретарем в каком-то мелком офисе. Во всяком случае именно такрассказывал сам Седов. Все могло быть гораздо проще, даже с учетом того, чтоПавел Седов лжет. Он мог сам узнать о неверности Милены и убить ее, причемобставить дело так, чтобы подозрение пало на Канунникова, вот и все. Именнопоэтому он упорно делает вид, что мысль об измене Милены ему даже в голову неприходит. А если Седов говорит правду, то Милену убил ее любовник ОлегКанунников. Или не Седов и не Канунников, а кто-то третий, тот, кто терпеливождал ее, сидя на подоконнике между девятым этажом и дверью на чердак.

Она покосилась на участкового Дорошина, который все этовремя стоял возле того самого подоконника и что-то записывал в свою толстуютетрадь. Давыдов прав, хороший он парень, толковый. И интеллигентный. Дажестранно. Вчера нарисовался толковый и интеллигентный начальник, сегодня Настяпознакомилась с толковым и интеллигентным участковым. Откуда в милиции столькотолковых интеллигентов сразу? Не иначе как удивительное совпадение, какоебывает только в сказках.

* * *

Двое мужчин медленно шли по дорожке между могилами. Моросилхолодный ноябрьский дождь, и тот, что постарше, держал над головой раскрытыйзонт. Его спутник, лет на десять моложе, шел сзади с непокрытой головой, и водастекала с мокрых волос на щеки и шею. Они остановились возле памятника, сгранитной плиты на них смотрели лица женщины и юноши. Надпись была лаконичной:Лариса и Георгий Безбородовы, и годы жизни, без указания точных дат. Тот, что постарше,положил на могилу охапку темно-красных роз, тот, что помоложе, - четырескромные гвоздички. Постояли молча. Наконец мужчина постарше прервал молчание:

- Ну, как ты живешь, Борис?

- Живу, - спокойно ответил Борис. - Все живут, и тытоже.

- Не женился еще на своей санитарке?

- Она не санитарка, Саша, она медсестра. Тебе оченьхочется меня унизить?

- Ну ладно, пусть медсестра, разница невелика. Всеравно она деревенская баба с двумя детьми, как ты ее ни назови. Так женился илинет?

- Мы расписались, - сдержанно ответил Борис.

- Давно?

- Два месяца назад.

- Значит, ты все-таки пошел на это, - в голосеАлександра зазвучало презрение. - Ты не просто предал память Ларочки, ты еще иузаконил это. Как ты мог?!

- Саша, успокойся, а?

- Я не успокоюсь! Ты довел мою сестру до гибели, тыпогубил жизнь собственного сына и теперь готов плюнуть на это, забыть,растереть и жениться на другой! Как я могу успокоиться? Ну как, как?!

Александр повысил голос и уже почти кричал. Боль его быланастоящей, ненаигранной, Борис это понимал. Александр Эдуардович Камаев оченьлюбил свою младшую сестру и до сих пор горевал о ее утрате, несмотря на то чтопрошло много лет. И хотя слова его казались Борису Безбородову несправедливыми,он не стал спорить, потому что уважал горе родственника.

- Прости, Саша, но все люди разные, - только и сказалон.

- Да, все разные. Одни помнят своих любимых всю жизнь,другие же предают их, предпочитая забыть, - зло проговорил Камаев.

- Нет, Саша. Одни люди предпочитают оплакивать себя ибыть несчастными, а другие предпочитают радоваться жизни. Вот в чем различие.

- Это демагогия. Я оплакиваю не себя, а Лару и Жорика.

- Это неправда, - твердо возразил Борис. - Это ложь,которой ты себя тешишь. На самом деле ты оплакиваешь себя. Когда мы говорим,что горюем по умершим, на самом деле мы горюем о себе, неужели это не понятно?Нам плохо без них, мы без них тоскуем, скучаем, нам их не хватает. Мы хотимвидеть их, осязать, разговаривать с ними. А их нет рядом, и мы от этогострадаем Понимаешь, о чем я говорю? Слышишь, сколько раз я употребилместоимение первого лица? Мы, нам… Речь все время идет о нас самих, а не о тех,кто умер. Нам плохо, НАМ! И мы от этого печалимся. А тем, кто ушел, им ведь неплохо. Если душа бессмертна, то она в небесах и ей хорошо. А если бессмертиядуши нет, то тем, кто ушел, вообще никак и уж в любом случае не плохо. Так чегоо них горевать? Нет, Саша, ты горюешь о себе самом. Это был твой личный выбор,и ты имеешь на него право. Но ты не можешь требовать, чтобы мой выбор был такимже.

- Интересно, и что же выбрал ты? - презрительноусмехнулся Александр Эдуардович. - Ты мог бы остаться в Москве, но ты уехал вкакую-то занюханную деревню, ты забыл Ларису, нашел там себе полуграмотную бабус двумя детьми, которая стирает твои трусы, солит огурцы и разводит кур. Этотвой выбор? Человек не имеет права радоваться жизни, когда умирают его близкие.

- Ты не прав, Саша. Если бы это было так, то толькомаленькие дети радовались бы жизни, потому что все мы довольно рано начинаемтерять близких. Прабабушек и прадедушек, бабушек и так далее. На земле царилобы одно сплошное черное горе. А это ведь не так, согласись.

- Не передергивай, - поморщился Камаев. - Ты прекраснопонимаешь, о чем я говорю. Я говорю о предательстве памяти тех, кто ушел. Когдаумирают наши родственники, мы не можем найти себе других. Мы не находим другуюмать, другого отца, другого брата или сестру. И их память мы не предаем. А вотновую жену найти можно. И нового ребенка тоже. И это есть не что иное, какпредательство по отношению к ним, циничное и отвратительное. Особенно если твоижена и сын погибли по твоей вине. А Лариса и Жорик погибли именно по твоейвине, и ты не имеешь права простить себя, ты должен мучиться этим до самойсмерти. А ты, видишь ли, сделал выбор радоваться жизни! На их костяхпразднуешь! Неужели тебе не стыдно?

- Нет, - вздохнул Борис, - мне не стыдно. Я занимаюсьлюбимым делом, я лечу людей, спасаю их жизни, я дам счастье одной женщине идвум ее детям, у которых хотя бы часть детства теперь пройдет в полноценной семье.За что из всего перечисленного мне должно быть стыдно?

- Ты никогда не поймешь меня, - с горечью ответилКамаев. - Мы говорим на разных языках, и всегда говорили. Я - об одном, ты -совершенно о другом. Ты просто не хочешь меня понимать, потому что тебе нечегоответить. Можешь больше не приезжать сюда, тебе нечего делать на могиле Ларочкии Жоры. Ты недостоин права бывать здесь.